На самом краю уцелели
Лишь ты и мой прожитый опыт.
Увы, меня растеряли, как рваные бусы,
Лишь нитка на пальце, лишь нитка на пальце…
Я соберу свои ягоды,
Приклею отбитые уши.
Привяжу себя к палке,
Вобью себе в задницу гвоздь,
Чтоб не упасть снова.
Е. Летов
29 сентября. День её рождения. Она всегда так долго ждала его, готовилась к нему чуть ли не за месяц и всегда очень огорчалась, когда он заканчивался. Но сегодня всё было иначе. Чем больше она думала об этом празднике, тем тяжелее становилось у неё на душе.
Дашка сидела и тихо плакала. Она уже почти потеряла надежду, когда вдруг щёлкнул замок и в комнату, а точнее в палату, вошёл санитар.
- К тебе пришли.
- Знаю. Можно в этот раз без наручников?
- Нет.
Внешне Дашка была спокойна, но внутри у неё всё кипело. За всё время её пребывания здесь, она ни разу не дала повода даже подумать, что она хоть сколько-нибудь агрессивна. Её поведение можно было назвать образцовым. И хотя бы сегодня, когда пришли те, кого она с нетерпением ждала уже два с половиной месяца, могли бы уж и сделать исключение.
Пройдя сквозь бесчисленное множество мрачных коридоров, Дашка с санитаром вышли в холл. И тут они почему- то направились к кабинету главврача. Дашку это поначалу испугало. Что если они не пришли? Что если это всего лишь очередной допрос? Но, взглянув обратно в холл, она поняла, в чём дело. Здесь были матери, которые пришли навестить своих, по какой-то причине свихнувшихся чад, и наоборот, уже взрослые дети, пришедшие исполнить свой долг перед состарившимися ненормальными родителями. Людей было много. Больные буянили или наоборот, сидели, уставившись в одну точку, а посетители пытались поговорить с ними, накормить, некоторые просто молча плакали, глядя на своих бывших друзей или родственников. Кабинет главврача был единственным спокойным местом в этом сумасшедшем доме. «Толстый как всегда обо всём позаботился» - подумала Дашка.
Они уже были там. Тот, что стоял у окна, радостно распахнул объятия, а второй улыбнувшись, поднялся со стула и произнёс:
- Ну здравствуй, подружка!
Да, это были они. Два человека полностью перевернувшие её жизнь. Они всегда поздравляли её вместе, да и вообще она редко видела их порознь. Поначалу её охватила шальная радость, но она быстро стихла, так как Дашку удивила холодность приёма. Не было ни воплей, ни песен, ни поздравлений. В конце концов, только наигранная улыбка и фраза: «Ну здравствуй, подружка!». Волна рыданий подступила к её горлу, но Дашка сглотнула слёзы и присела за стол. Пододвинув стулья, они сели рядом. Они всегда так садились: Толстый – справа, а тот второй – слева, и никогда напротив неё. Эта мысль пришла к ней впервые, раньше она никогда не замечала этого. «Это как-то странно» - подумала Дашка. Но Толстый уже начал мучить её вопросами об условиях содержания и прочими мелочами.
Дашка уже не могла сдержаться. Она просто наклонила голову, чтобы никто не видел, как она плачет. Кап, кап – стучали слёзы по бирюзовой плитке. Она много раз представляла эту встречу, искала подходящие слова, чтобы рассказать, через что ей пришлось пройти, как она ждала…
- Ну хватит! – закричал молодой человек, имя которого Дашка никак не могла вспомнить. – Довёл Дашку до слёз!
Он хлопнул в ладоши, и в тот же миг заиграла музыка, посыпались невесть откуда конфетти и воздушные шары, замелькал серпантин, Красный, синий, оранжевый – всё именно так, как представляла себе Дашка.
Толстый казалось, не замечал всех этих перемен и продолжал задавать Дашке свои непотребные вопросы. Но Дашка знала – это всего лишь часть игры. Она смеялась, радуясь этой маленькой, хотя и немного забытой, но всё же родной частичке прошлой жизни, которую они принесли в её новый холодный мир.
Молодой человек не унывал. На голове Толстого появился смешной колпачок со здоровенными, как у слона, плюшевыми ушами, во рту неизвестно каким образом выросла небывалых размеров свистулька. Нос у Толстого стал собачьим, скорее даже волчьим. Но Толстый был неприступен. Каждый из его дурацких вопросов сопровождался повизгиванием свистульки. Молодой человек корчил рожи, подкалывал, рассказывал анекдоты, везде рассыпал конфетти, даже санитар был обвешан серпантином. Дашка, лёжа на полу, боролась с приступами смеха. Толстый даже не улыбнулся.
Молодому человеку, наконец, всё это надоело. Он подкрался к Толстому сзади, схватил его за уши (настоящие) и резко крутанул в разные стороны. Тот аж подпрыгнул от неожиданности.
- Ай, яй, помню я, помню. Прицепился ко мне ненормальный.
Санитар недоверчиво взглянул на Толстого, но тот уверил его, что всё в порядке. Он собирался уже приступать, но решил обождать, пока Дашка успокоится.
Дашка потихоньку затихла. Её истерический смех перешёл в тихие всхлипывания, слёзы опять покатились из глаз. С тех пор как Дашка попала сюда, прошло уже больше двух месяцев. К ней приходили разные люди от родственников, до знакомых. После первого месяца приходили уже только родители. Последние две недели не приходил никто. Они пришли последними, но для Дашки они были первыми. Первыми, кто пришёл сюда не по каким либо причинам. Не потому что друзья, не потому что родственники, они пришли просто, без причины. Их привело сюда сердце. По крайней мере, Дашке хотелось в это верить. Ей просто уже не во что было верить. Не во что и не в кого. Она чувствовала себя засохшей новогодней ёлкой, выброшенной на свалку 8-го марта. Ведь 8-го марта всем несут цветы, а для ёлки нет ничего обиднее, чем быть брошенной в день, когда всем несут цветы.
Продолжение следует… |
