Заброшенное логово встретило ее теплом прогретой земли и запахом чьей-то прошлой жизни, логово было гостеприимно, и она осталась в нем жить. Они очень быстро нашли общий язык и стали друзьями, если можно назвать дружбой взаимосвязь между норой в земле (посередине шумного города), - и ней. Ей было приятно каждый вечер бежать на встречу со своим логовом, зная, что оно ждет только ее.
И каждый вечер они так и сидели вместе, не зажигая света, не включая музыки, оно - снаружи и внутри, она - в нем, они сидели и разглядывали маленькие пузырьки, которые появляются после захода солнца, пузырьки красные, синие, зеленые, коричневые – но все темные, еле заметные, и пузырьки эти плясали и складывались в неожиданные картины, и это было лучше кино, потому что нельзя было предугадать следующую фигуру. Иногда пузырьки слегка светились, подлетали близко-близко и щекотали ей щеки.
А то, что было раньше, свои воспоминания, – она стала потихоньку прятать подальше, чтобы однажды о них не вспомнить. У нее было все, что можно желать, но это не вписывалось в ее картину мира, и все начало постепенно рушиться, ломаться, задевая обломками, оставляя на ней маленькие, почти незаметные рубцы и шрамы, и только она знала, насколько это было больно. Из имущества ей достались кисти да краски, рисунки да сказки – и этого ей хватало.
А потом, как-то так случилось, толи на ее запах, толи на запах ее чувств, стали приползать к норе странные полуживые полубезумные одноногие создания, безрукие создания, молчаливые создания, которых она оставляла жить в своем логове, приводила их в сознание как могла, прикручивала к ним проволокой ножки, пририсовывала глазки, вырезала из бумаги руки, кормила с ладони, разговаривала, они обживали логово и становились частицами его и ее жизни. Этот странный симбиоз обрастал теплыми пушистыми нитями, пускал корни вглубь земли, прятался в жесткой сердцевине серьезного города, - как прячется большой мохеровый клубок в забытой корзине для вязания, заполненной непригодными для работы, сломанными столярными инструментами, непонятными деталями, болтами, шурупами, обрывками проводов и изоленты.
И все было хорошо, только однажды она проснулась среди ночи от непонятной тревоги, и с тех пор почти перестала спать. – Теперь ночами она бродила по лазам и переходам своего логова, гладила его шершавые стены, водила по ним пальцем, оставляя невидимые глазу узоры, пытаясь оберечь их и себя от чего-то, ей непонятного, смотрела на спящих созданий, все пытаясь найти причину своей бессонницы, бередящей старые раны и расчищающей места для новых… Так прошло несколько недель, а, может, и месяцев в бесконечных поисках, хождениях, снах наяву, видениях, выскакивающих из-за угла и пугающих ее, мыслях, обретших плотность, и сталкивающихся с нею, теперь по ночам казалось, что она не одна, что это несколько ее бродит по логову и никак не может успокоиться, - и все они вместе никак не могут найти причину этой давящей на грудь тревоги. Но когда в одну самую темную ночь все эти ее образы, ее повторения и она сама столкнулись в одном месте и слились воедино, она, наконец, поняла, что это…
…Ей страшно отпускать вас, немного подлеченных странных полуживых полубезумных созданий, на волю, - что с вами будет, ей страшно остаться одной, - если вы никогда не вернетесь, кто тогда сможет понять мысли ее. Ей страшно оставлять вас при себе - вдруг вы зачахнете от тоски, от нехватки воздуха и света, вдруг вы сойдете на нет – с кем тогда ей делить свой хлеб, кого ей тогда любить, и кто будет любить ее, спрятавшуюся в глубине логова. Ведь тогда останутся только оно и она, и все коридоры и комнаты, закоулки и темные кладовки будут пусты, и страшно подумать, кто заберется в ее беззащитное логово в ее отсутствие, кого она однажды встретит, вернувшись вечером домой… А ведь вы и в самом деле скоро уйдете, – ручки-ножки приросли, глазки научились моргать, и скоро этот приют станет мал для вас.
Когда вы уйдете, она соберет свои вещи, попрощается со своим теплым логовом и пойдет, может, вслед за вами, может, в другую сторону, чтобы найти то, что сможет заполнить эту вдруг образовавшуюся пустоту внутри нее. Есть один маленький-маленький шанс из миллиона бесплодных шансов, что она все-таки найдет, с кем вернуться в свое святая святых.
По дороге она встретит любопытного линяющего горностая, – горностай будет прыгать на месте, с каждым разом все выше и выше, пытаясь разглядеть, что же там, дальше. Она улыбнется ему и скажет, – что же ты, дурачок, пробеги вперед, и ты узнаешь, чего не видно за высокой травой. Горностай промолчит, сделав вид, что не понимает. Она пойдет дальше, а горностай подумает, – эти мы и отличаемся, - ни ты, ни я не знаем, что там. - Только ты идешь ему навстречу, а я пытаюсь разглядеть издали, чтоб не попасть к нему с разбега в лапы да на зубок.
Март 02г. |