СЕГОДНЯ.
Хотелось курить. Вытащил белую палочку из пачки. Щелкнул зажигалкой. Затянулся. Дым вошел в тело, заставляя заткнуться зуду в легких.
- Молодой человек, здесь не курят.
Затянулся вновь. Смахнул пепел себе под ноги. Будь я вампиром, мои жертвы погибали бы быстро. Жадность? Нет, ненасытность. Вечное ощущение голода звало всегда с остервенением, без наслаждения высасывать дым – пищу – пиво. Я громко отхлебнул из банки.
- Молодой человек, я же вам сказала. Здесь не курят.
Оглянулся. Дамочка лет 45. говорят про таких «опять ягодка». Давленая какая-то ягодка. Подобных много по пансионатам вроде этого. Ее мимику того, что она считала умным лицом. Ха. Они думают, что имеют право диктовать мне свою волю. Только из-за того, что прожили чуть больше на этой земле. Стали ли они от этого умнее? Отвернулся и продолжил пялиться в TV ящик. Пялился уже с утра, когда встал по привычке рано. Вспомнил, что с работой облом. Идти никуда не недо. Принял душ. Оделся. Сварил кофе. Буржуйские навороты. Не принадлежа к среднему классу, брал из него то, что мне по вкусу, ненавидя остальное мещанское бытие. Блядь. Телевизор. Вернее некий гибрид между домашним кинотеатром и видеостенки, экраном с метровой диагональю. 6 лет. Старый. Есть и посовершеннней, но для живущих в пансионате пойдет, как выразилась хозяйка. По нему мне приходилось с раннего утра пересматривать все, что передавалось. Мыльные оперы, шоу-передачи,мыльные оперы, новости, опять мыльные оперы. И сейчас опреа про мыло. Снята недавно. «Наш» на бабки «наших» банкиров. По распоряжению «нашего» мин-культуры, возглавляемом в бытность то ли режиссеришкой или актером, считающим себя отцом нации. Каков отец, таковы и дети. Фильм про более, чем полувековую давность, даже лет так семьдесят. Про задрюченный до своей обыденности концлагерь времен второй мировой войны с егог лубочными СС-овцами, газовыми камерами, «мертвыми головами». И про любовь между еврейкой и комиссаром, или про чью-то еще любовь, призванную привлекать романтических дур и старых дев. Уже шестой час. Я взял пульт. Преключил канал. Нечто похожее – дурацкий мультик. И...Сзади шарканье.
- И что у нас там по телевизору будет?
(Эй, кто-нибудь здесь говорит по-русски?)
- Вот даже не знаю. Сейчас кино показывают. Ну тот, Вы знаете. Про войну. А молодой человек не дает даже посмотреть. Курит. Вы ему скажите. Пьяный, наверное.
- Слышь ты. Ты как себя ведешь?
Сосед недавно пришедший откуда-то там, решил навести порядок в смотровом зале. Он был еще не стар, но далеко не молод. Как раз в том возрасте, когда мужская половина человечества пытается доказать, что она мужская. Насилие, как один из вариантов. Порой даже единственный. Не думаю, что будет махать кулаками в доме подобному этому. Ведь пансионат – это такой выпад в пользу общности жития. Строение, скорее бывший детсад или ясли. Выкупленное после принятия закона «о земле и имуществе». Преобразованного в среднее между гостиницей и коммуналкой. С многочисленными комнатами, кухнями, и обязательным смотровым залом на пятнадцать-двадцать мест для культурного общения трудового класса после рабочего дня. Любят нас все же творцы небожители. Создающие законы, по которым приходится жить. Это надежда обрести крышу над головой, для тех, кто приехал, иногородних, не имеющих собственных квартир. Сейчас они дороги. Не каждый имеет двадцать квадратных метров жилья после сноса кварталов хрущевок. А также для тех, кто отказался от родительской опеки и государственной поруки. К таким принадлежу и я. Склонность к одиночеству порождает постоянные конфликты. Среду обитания меняю с переодичностью. По флэтам, друзьям, съемным хатам и домам этой пансионной скорби. Общность. Кто-нибудь донесет.
- Я тебе сказал. Что такой наглый? – он толкнул меня в плечо, ударил по щеке.
- Так его, Фазиль Искандерович. Поучите. А то странный какой-то. Невоспитанный.
- Я что говорю!- вырвал пульт. Остановил переключение каналов. Когда он злится, то появляется его акцент. Приезжий? Я отхлебнул из литровой банки. Пиво выдыхается. Надо пойти взять еще. Встал. Задремавшие сухожилия хрустнули.
- Встань, когда с тобой разговаривают.
Пройти сквозь него.
- Эй, ты куда!
Он (Фазиль Искандерович) схватил меня за руку. Сигарета выпала из расслабленных пальцев. Огонек пепла отделился от недокуренного бычка и потух. Переминаясь, сосед наступил на мою дурную привычку.
- Блядь, - все, что я мог сказать. – Моя сигарета. Ты знаешь. Урод. Сколько стоят эти сигареты?!
Наверное, он просто не ожидал:
- Как ты меня назвал?
Я выплеснул ему в рожу остатки пива. Заметьте. Хорошего пива. Разбил банку об раздвижной столик, почему-то с цветами.
- Что слышал, урод, – я пихнул его. Он чуть отступил. Где его самообладание?
Соседка, сидевшая за вязанием уверенная в том. Что сейчас Фазиль – как – его – там. Научит молодежь уму – разуму, остановила переплетение шерсти и спиц, открыв рот, смотрела за развитием дальнейшего.
- Я, а, это, что я... – пиво стекало по его черным усам, коричневому лицу.
- Что это?! Ты испортил мне вечер, - я наседал на него. – Смотрел себе ящик, пил пиво. Ты любишь пиво? Курил. А ты все испортил, - я по-прежнему наседал, чуть подталкивая его к стенке при монологе. – Ты сломал мне сигарету, отобрал пульт,нагрубил,выпил пиво.
- Это, и пацан... – выдавил тот из себя.
- Кто? –больше удивило, чем рассмешило. Рубит ли он в «понятиях». Ах да, забыл, он же правильный.
- Пацан, - вдруг вспомнив, что надо защищать свое уязвленное достоинство. Пацан, ты меня не понял.
Ему везет. Пришел Серега со службы. Работает на МВД. Говорит. Что есть менты, а есть милиция. Я ему верю, хотя вторые, как птерадактели, ископаемы. Он не был моим другом, так – «здрасте-до свидания». Со многими я вообще не здороваюсь. Со службы, еще в форме. Пришел на шум, на мой повышенный голос. Порой бывает со мной такое. Вошел в зал.
- Егор, что кричишь?
Соседка пальцем показывала на нас, как-то умоляюще:
- Помогите ему. – (кого она имела ввиду?)
Кажется Сергей понял. В это время я, прижав приезжего к стенке, придушивал его одной рукой, второй то ли замахивался, то ли угрожал. Серега пришел на выручку (тоже мне защитник). Он схватил меня за запястья – хватка мента. Зря он это сделал. Когда-то занимался всякой хуйней, то есть единоборствами, ни хрена не помню, носрабатывает до автоматизма. Захват, поворот, удержание, бросок. Хаджимэ. Сергей влетел в плоский экран телевизора головой. Того замкнуло, посыпались искры, также странно, не как в кино, со всеми дурацкими дерганиями, показной агонией. А просто влетел, замер, обвис. Хаджимэ. Соседка вскрикнула. Опомнилась. Сосед сполз по стенке. Обоссался. Хорошо хоть шестой час. Мало народу в доме. Скоро зашевелятся. Фазиль потянулся к телефону. Допотопному аппарату, работающему все еще от сети.
- Руки!- я выхватил из-за пазухи пистолет, направил на Искандеровича. Соседка заверещала.
- Молчи, сука! – поднял трубку. Тишина. Долбануло так, что электрическтва нема. Коммунизма не будет. Сосед отделался ударом в затылок и отрубился. «Старую деву» бить не стал. Вырвал аптечку из комода. Бинт в рот, сверху перцовый пластырь, лейкопластырем руки и ноги.
Забежал к себе. Сунул в бэк пару необходимых вещей, выбежал в коридор. Только захлопали люки их нор: «Что случилось – почему нет света?». Распахнул входную дверь этого запечатанного от солнца и ветряных мельниц склепа, вышел на улицу в осеннюю неопределенность. Ведь надо когда-нибудь начинать. Хотя все начиналось еще вчера. Шесть часов вечера.
****
ВЧЕРА.
Вчера он потерял работу. ВЧЕРА. А прежде сидел в заводском автобусе, слушал музыку. Она была в наушниках. , грегорианские хоралы подавляли желание думать. Как легко. Кто-то пьет, кто-то колется. Просто не думать, забил уши нотной графикой. Не думать. Не быть. Буддизм называет ее «нирванной». Не быть. Аккумуляторы, наушники, плейер. Отвернулся к окошку, глотая глазами ландшафт домов, строений, деревьев, людей. Пропускал сквозь себя. Он был стеклом без отражения. Он не верил Сидхархе. И долго б смеялся, если бы лама сказал, что видит в его лице просвященного. Здесь не Тибет. Он привык к такому состоянию. Одиночество. Два года назад, когда ему было семнадцать, ушел из дома, оставив матери возможность начать новую жизнь. С тех пор он один. Да, есть друзья, приятели. Разве в них дело. Проходящее. Это просто круг общения, чем чаще его меняешь, тем больше узнаешь человеков. Глядя на людей, видишь бога, его подобие.
Будучи один, замечаешь, что порой в качестве собеседника выбираешь того, кого ненавидишь, чтобы спорить. Кто-то выбирает себя. Егор выбрал бога. Сменил пленку. Надоело, выключил. Надо начинать жить, добывать хлеб насущный. Работая оператором станков с П. У. он свыкся с собственным единством. Будто завис между ИТР-служащими, канцелярскими крысами и простыми рабочими. В средний класс не пускало отсутствие высшего образования, оно стоит денег. Место в конторе не для него. В пролетариате наоборот, некие знания и постоянная возня с техникой, что по мнению простых рабочих было пинанием воздуха. Егор водил знакомство только с охраной. Вернее, с одним Ильичем. В свободное время травили байки, пили пиво, курили. Вобщем, все начиналось обычно, буднично, как всегда. Но под конец рабочего дня Егор узнал от Ильича о сборе по призыву корпорации транспортников у проходной. Все равно. Даже не состояв в корпорации, он решил придти. Должно быть интересно. В воздухе висело напряжение, недовольство перерастало в огрызание. Тычки и пинки уже не прощались, не умалчивались. Хотя официально все OK, зарплаты выплачены, дети накормлены, глядите в светлое будущее. Но бунт, как огонь, вспыхивает не тогда, когда народ мечется в поисках жрачки, а когда происходит максимальное сжатие критической массы безмятежной тупости. Сжатие на горла. Когда задыхаешься – тело мечется. Вздохнуть! Висельник рвет петлю. Егор стоял в стороне и курил, прислушиваясь. Да. Всегда с чего-то начинается. Понеслось. Подошел Ильич.
- Смешно. Сам директор подъедет. Будет говорить. Базарить. Мать его. Порвут же.
- А вы что?
- Охрана вмешиваться не будет, мы недовольны. Задолжал он много и нам, и им – Ильич кивнул на массу рабочих.
- Грань между псами и овцами стерта?
- Это уже не стадо. Содраны шкуры, наращены ногти. Класс. Хищность. А вот и начальство.
В открытые двери ворота, сквозь галдящую толпу въехал «мерс» директора завода по производству никому ненужных деталей для парка, устарелых до ненадобности, и автотранспортных механизмов. Все четыре двери открылись. Ч.о.п.-еры и само «величество» начальство. Ходили слухи,что он балуется наркотой, т. к. не видели пьющим, но вечно невменяемым. И сейчас: «Ша! Ша! Я сказал. Какие проблемы? Всем по домам. Рабочий день кончился.»
Люди загудели, закачались. Они хотели высказаться. Но кому? Трем телкам, с лобной костью до затылка, с головами, в которые едят. И этому, что даже слушать ничего не хочет. Народ безмолвствовал.
Чувствуя свою силу, уверенность перед слабостью подчиненных, директория села обратно в машину. НАДО БЫЛО ЧТО-НИБУДЬ ДЕЛАТЬ!!! Есть такая штука, называется инстинкт. Действия, за которые отвечает гипофиз. У кого-то больше, у кого меньше. Срабатывает как озарение. Видя, что сама та искра, из которой возгорится пламя, затухает, что даже профбоссы из корпорации недоумевают, Егор обежал толпу. Поближе к авто. Схватил урну с металлическими отбросами, размахнулся, метнул. Лобовое стекло покрылось мутными трещинами. Началось. Двери вырвали с корнем, вытащили директора, телохранителей. Кто-то из них успел достать пистолет, выстрелить поверх голов. Завизжали. Но это не остановило буйство. Егор припечатал охранника в асфальт. Даванул пальцами в сжатый кулак, отобрал оружие. Ударил в висок, тот затих. Перепрыгнул жертву, чтоб увидеть, как на территорию завода хлынул ОМОН. Начальство все же подготовилось. Серая масса дубинками и газом рассекала. Кричали, орали, удары, мат, стоны, умело подавляя сопротивление власти. В первую очередь по заводской охране, как по неподчинившимся закону. Дальнейшие попытки что-либо доказать бесполезны. Ввязываться в потасовку против превосходящих в численности и подготовленности служителей порядка, их порядка, глупо. Егор в смерче драки видел Ильича с синяком под глазом, с окровавленными руками, с обрубком трубы. Как он сказал: «Уходи, в семь у метро». Уходить? Бежать? Егор через боксы, окольными путями, через забор. Вырвался с этого полигона собственных ошибок. Быть всегда подготовленным, готовым к отпору, а не трепыхаться и блеять. Егор пробежал еще квартал. Остановился, отдышался... улыбнулся, вспомнив леащего на капоте директора, вопящего от страха, когда кто-то из заводской охраны перерезал жирную глотку. «Толстый, глупый буржуа,» - Было весело, Егор захохотал. Правда успокоил себя. Еще примут за пьяного, поберут, а это уже не смешно. После того, как успел уйти. Каждый сам за себя. Бесчестно, с точки зрения честного обывателя. Но, когда понимаешь, что так надо, насрать на все. Щипали ссадины, кровоточили ладони, горел выбитый зуб. Егор улыбнулся. Начиналось.
******
ВЕЧЕР.
«Только слишком все хуево.»
Е. Летов «Новый день»
- Э, будем, чтоб не… - и вырубился. Лицом в салат.
- Слабак ты, Факоф, - через силу промолвил Стас.
Отодвинул стул, встал из-за стола. Своеобразная особенность организма, выработанная многолетним стажем употребления алкоголя, давала возможность сохранять устойчивость сознания. Не так уж ясно, но все же это можно было назвать разумностью. Стас для родителей, а особенно для отца, и Таракан, или Дуракан – для всех остальных, проследовал на автопилоте к кровати, на которой уже спала Змея. Он посмотрел на девушку, расстегнул ширинку. Но в дымных, пропаренных портвейном и водкой извилинах мозга сработал механизм самосохранения. Либо яйца оторвут сейчас, либо утром, но оторвут обязательно. Разница во времени незначительная и обсуждению не подлежит. Змея была уже пьяна, когда они с Факоф вытянули ее из клуба для серьезных людишек. Он знал про ее фишку: надевать парик на вечно бритую голову, одеваться поприличней, то есть не как всегда, заводить знакомства, пить за чужой счет, а когда приходит время, ставить точки над I, то стягивала с себя свой камуфляж и оказывалась в «естественном виде». Какое было удивление на рожах старых дядюшек, когда вместо миловидной красотки, которая отправилась «на пару сек попудрить носик», выходило лысое, с тату на голове, в рваных джинсах и ботинках первой-второй чеченских войн существо. У похотливых перчниц надолго пропадал дар речи. А Змейке плевать. Правда сегодня она перебрала, попала не в ту компанию, пришлось спасать положение, попросту драпать. Благо Факоф был на машине. Заехали подкрепиться. «Доподкреплялись». Стас затянул ширинку и грохнулся рядом с храпящей девушкой. Закрыл глаза. Сон. Кто из живущих может быть уверен в своем существовании, если полжизни тратит на грезы? Кто поручится правильностью действительности? Кто не сомневается в своей реальности? Кто? Вы? Вы лжете. Явь. Открыл глаза. Утро. Таракан перевернулся на спину. Вздохнул. Воздух, перегар, прокисший, пропущенный через сивушные масла и сломанные носы. Кондиционер не работает. Потный, грязный, Стас будто прилип к кровати. Пересилил себя, кое-как поднялся, прошлепал на кухню, открыл морозильную камеру. Пива нет. Пришлось возвратиться в комнату, взять неизвестно как уцелевшую банку соленых огурцов. Обратно на кухню. В холод, пусть остужается. Теперь в душ. Подводу. Сквозь шум капель и собственный мат, он слышал как просыпаются остальные участники попойки, их переругивание. Хлопнула дверь. Стас натянул шорты. Мокрым проковылял на кухню, достал банку, открыл, разлил рассол по кружкам, вывалил огурцы в плошку. Поставил на поднос, отнес в комнату. В кресле сидел Факоф, мотал головой.
- Ну ты и свинья.
- Сам урод. О, рассольчик.
- Иди, умойся.
Факоф ушел. Ха. Умоется. Рожу протрет, с него хватит. Стас открыл окно. Включил CD-юшник. Сел, отхлебнул рассол. Закусил огурцом. Вошел Факоф. Волосы взлохмачены, фейс красный. Теперь он точно похож на альбиноса. Когда прекратит красить хайры? Умылся? Чего только с похмелья не сделаешь. Плюхнулся на пол, выдул полкружки. Дуракан спросил:
- Где Змея?
- За пивом ушла. Ругается. Ни хрена не помнит. Типа мы ее напоили, опохмелять не хотим. Злая.
- Перебесится.
- Ясень пень. Чего седня делать будем? Учебка усе. – Как-то задумчиво: - Да…
С университетом действительно все. Поперли их за асоциальное поведение. Хоть в стране наемная армия, Стас знал, что когда папаша узнает об отчислении – носить Таракану портупею и кричать «ура». Тем более Кавказ, как всегда в огне. За батей не заржавеет. Он, то бишь отец, шишка в каком-то военном ведомстве. И не потерпит, чтоб его чадо вело антигражданскую жизнь. Он еще закрывал глаза, когда сын учился. Теперь откроет. Этого не хочется. Дерьмо! Выход один:
- Факоф!
- М… - промычал тот, наслаждаясь соленым огурцом.
- Надо банк грабануть.
- Че?
- Ни че, а банк.
- Ты с дуба рухнул, - хохотнул Факоф.
- Нет, слушай. Кто сейчас берет банки. Времена не те. На это и надо рассчитывать. Никто этого не ждет. Слухай дальше. Банк должен быть маленьким, но денежным. Частный и негосударственный. Брать нахрапом, дерзко. Так, чтоб опешили. Мочить всех, если потребуется. Вспугнуть насилием. Never stop he madness!
- Ya! Но мусора?
- Ты телевизор смотришь?
- Нет.
- Я тоже. Вот вчера утром, когда был у предков, пришлось. Сейчас в городе творится такое безобразие, это клево. Я и не знал. Сегодня вечером демонстрация протеста, марш против чего-то там. У ментов и без нас работы навалом, если и подъедут, то не раньше, чем минут через тридцать. Времени свалить уйма.
Факоф почесал белобрысый затылок:
- Как, ты говоришь, он называется?
- Ост чего-то там корпорейшн. Банк не банк, контора по промывке денег населения. Маленькой его части. Крутят бабки подконтрольных ихнему гендиректору магазинов, фирм, пару заводов. Его, кстати, вчера пришили в разборке с рабочим классом. Босс помер, бизнес идет. Да здравствует король. В дерьме они по уши, но деньги есть. И их надо взять. И брать надо сегодня.
- Хуйня. Зачем тебе бабки? В буржуины подался?
- Мне берцы топтать не катит. Тебе об этом тоже подумать надо, твоя матушка не одобрит вылет из вуза.
- Ага.
- Вот. Выход один, грабануть и не попасть в тюрягу. Туда мне неохота. Сорвав куш, можно себе позволить свободу.
- А Змейка согласится?
- Уговорим. Ее любимые герои Бонни и Клайд.
- И последнее. Где взять оружие, пушки?
- Это не проблема. Покопаемся. До закрытия времени пиздец и маленькая тележка. Сейчас 10:30, до семи найдем. Вот и Змеюха.
*****
В машине.
- Махатма, Махатма? Я его знаю?
- Ты дебил, Факоф, знаешь конечно. Веди машину, сейчас врежемся.
- Видел его, патлатый такой, нос как у азера. Но не хач, еврейчик. Он к Змейке клеился. Ты сказал, что размажешь его по стенке. Он гнать начал, типа разберемся и все такое, вы его на хер послали и ушли пиво пить.
Вмешалась Змея:
- Он по мне сохнет, с девятого класса. К себе приглашал.
- Ходила?
- Пошел ты. Сам иди. С ублюдками связываться.
- С нами же связалась.
- Сама не рада. Все, приехали.
Вышли из автомобиля. Посмотрев на то место, куда попали, на дом, Факоф высказался:
- Твою мать, почему все засранцы живут в шикарных районах?
- Центра. Ему квартира от предков досталась. Они на историческую родину смотались, он остался. Теперь живет в хоромах, - Змея сплюнула. – Блять, почему я не курю?
- Начни.
- Пыталась. Организм не воспринимает. Не втягиваюсь. Водку пью. А ни план, ни табак не переношу.
- Ну, целоваться с курящими девчонками, что целоваться с парнями.
- А ты пробовал?
- Что пробовал?
- Целоваться с парнями.
- Пошла ты.
- И не пробуй. Отвратительное занятие.
- Лесби… - за эту неоконченную фразу Фач получил армейским ботинком поверху кожаных брюк по заду. Стас остановил перепалку.
- Хватит вам. Мы здесь за делом. – Змее:
- Охрана в доме?
- Только ночью. А так, видомофоны, сигнализация.
- Хуйня. Главное, чтоб дверь открыл. Начали.
Девушка подошла к видоискателю. Нажала кнопку вызова. Восьмой этаж. Стовторая квартира. Без ответа. Вызвала повторно. Дошло. Камера направила на нее объектив. Раздался голос, чуть картавя.
- Кто там?
- Махатма, это я. У тебя льда не найдется? – Змея повертела бутылкой виски, заранее купленного в минимаркете. Вероятно, паленая, как все ввозимое по импорту для стран третьего мира. Махатма замялся:
- Там больше никого с тобой?
- Кто? Здесь только один батл. Хватит только двоим. Нам с тобой.
- Ладно, заходи.
Щелкнула входная дверь. Лифт пополз медленно.
- Откуда у Махатмы оружие?
- Он диллер. Ему тащат всякую дрянь за дозу. Сам кокаинщик, и торгует. Недавно Лис. Лиса знаешь?
- Да знаю. Худосочный, с отросшими баками, как у британского бобби.
- Ну. Нарик, торчок. Так вот, Лис гараж вскрыл, там запорожец. А на заднем сиденьи сверток с железяками. Когда на свет вышел, оказались стволы. Он не знал, что с ними делать, отнес Махатме на сохранение. А в задаток раскумарился и деньгами взял. За автомат 200, за обрез 150 и по 100 за ПМ и «тотошку».
- Гринов?
- Рублей.
- Ни хера. Скоро танки по дешевке продавать будут, - вставил слово Дуракан в диалог Змеи и Факофа; ей же:
- Откуда знаешь?
- Белка поведала. Она подружка Лиса. А когда ко мне заходит, ну пивка попить, если я дома. Так болтает всякую чушь.
- Зачем?
- А хрен ее поймешь.
Восьмой этаж. Лифт остановился. Прямо напротив дверь.
- А братва?
- Какая братва?
- Ну, которая за Махатмой.
- Фач, ты не только даун, ты еще и имбецил.
- Спасибо.
- Махатма сам боится. Не дай боже, кто на него лапу наложит. Наркоту берет у нигеров с Лумумбы. Сам же шифруется. Имеет только проверенных клиентов. Какая братва, он, что, коза-ностра.
- Сама знаю.
Проиграло попсовую мелодию. Что за тяга к популярностной популяции. Дверь открылась. На пороге возник улыбающийся Махатма, в красном шелковом халате. Сладкое:
- Привет.
Бутылка разбилась об его голову, распространяя вонь этилового спирта. Стас выругался.
- Блять. Паленая. Вот, специально вернусь в тот магазин, наблюю им на пол, вздрючу ту узкоглазую суку за такую пакость.
- Где ты видел, чтобы нам привозили качественный товар. Все качество заграница сама жрет, нам отбросы. Факоф с Дураканом оттащили тело Махатмы в зал. Змея, закрыв дверь, проверила остальные комнаты на наличие лишних.
- Никого.
Фач стянул с дилера халат, разодрал на ленты, стал связывать, сподобив рукав под кляп. Стас предпринял обыск. Выворачивал ящики, открывал шкафы. Змейка, не видя для себя дела, сначала поглядела на свое отражение в подвесном потолке. Показала язык. Потом уселась за ПК. Виртуальный агрегат. Он действительно был персональным. Если для квартиры в таком районе евроремонт безнадежно устарел (сказывалась скупость хозяина), то на компутр он расщедрился. Современный, с наворотами, приставками. Мишурой, призванной развлекать больших детей, мучащихся от безделья в бешенстве мещанского жира. Змея включила, запустила программу, загрузилось. На мониторе высветилась картинка. Увидев ее, девушка сматерилась:
- Хренов извращенец.
На экране был гермофродит с обоими половыми признаками, развитыми неимоверно, что и не поймешь, чего больше. Существо произнесло:
- Секс- услуги. Повеселимся.
- Блюаеа…
- Не понял. Произнесите внятней.
«Не понял» мужское начало? Ну и овощ Махатма.
- Повторите, пожалуйста.
Змея скрипучим голосом:
- Типа я вздрочнуть хотела и все такое, а перец в дисковод не лезет.
В колонках зашумело. Дисплей почернел. Появилась всего одна строчка: «Программа стерта.»
- Ха! Она уничтожила все файлы. Все, что оставались. Не так уж и много, одна порнуха. Маленький подарочек.
Факов кончил возиться с Махатмой. Вошел Таракан:
- Пусто. Единственная полезная вещь. – Он повертел сотовым.
Фач:
- О, наша пташка проснулась.
Веки дилера задергались. Глаза открылись. Он завращал ими, замычал. Подлетел Стас, ударил по ребрам.
- Куда, сука, стволы дел?!! – Махатма задергался. – Ты скажешь мне ублюдок? – Дуракан схватил схватил клавиатуру и разбил о голову кокаинщика. – Где стволы?! – В ответ сипение. – Что молчишь, урод?!
Вмешалась Змея:
- Я поняла, ему кляп мешает.
- Ясен пень, - Факоф вынул обмусоленный рукав.
- Что вам от меня надо?!?
- Этот сучонок еще спрашивает, - Дуракан подтянул рожу Махатмы и сказал в нее, - Где стволы? Тьфу ты, прицепилось. Где оружие, что тебе оставил Лис. Он мне должен. Я их заберу.
- Ну я не знаю. Я позвоню.
- Ты охренел. Никому звонить не будешь. Я заберу, хочешь ли ты этого или нет.
- Зачем они вам? И вообще я ничего не знаю.
- Ладно, Фач, зайимись им, а мы со Змейкой сами поищем.
Стас открыл перочинный ножик и принялся резать обивку кожаного дивана. Змея подставкой для ног разбила монитор компьютера. Тем же способом утилизировала видеостенку, виртуальные прибамбасы и оргтехнику. Покончив с электромеханизмами, взяла табурет, начала бить зеркальный потолок, уклоняясь от осколков. Тем временем Факоф раскладывал перед собой и перед глазами жертвы иглы, нож, шприцы, зажигалку.
- Вот что, перец. Ты знаешь о действительном наследии, что оставила нам святая инквизиция. Не верь тем росказням, будто человек может перетерпеть боль. Ее не выдержит никто. Не чувствует только мертвый. Ведь ты не хочешь быть мертвым. Думаю, что если вгоню тебе под ногти иглы, подогрею добела. Разрежу рот до ушей, сниму кожу с век и обсыплю раны солью, потушу бычок в глаз. Это развяжет твой язык. Или его отрезать сразу, а, Махатма?
- Я все скажу! Они в спальне, - за что получил по зубам от Фача:
- У тебя нет спальни, здесь всего три комнаты. Спальни нет.
- Есть, - Махатма показал подбородком на стену. - Это панель. Она расходится.
- Наконец-то.
Раздвинув двери, трое оказались в спальне, опять из зеркала, с круглой кроватью посередине.
- Твою мать, ну ты и ублюдок. – Стас заглянул под свисающую латексную простынь. Действительно, там был сверток. Достал, развязал. Увидел старенький, но верный АК-47, обрез «Веп», давно вышедший из моды ТТ, и не Макаров, а газовый «Вальтер», переточенный под боевые патроны. И ко всему полные магазины.
- Антиквариат.
Старое доброе оружие. Как ты замечательно. Кем бы не был человек, он с вожделением смотрит на орудие убийства. Хищная кровь закипает в жилах. Жажда убивать и одновременно страх перед смертью. Таракан гладил черную сталь.
- Нашел! – Он взял сверток и вышел в зал. – Да, кстати, когда придет твоя герла? – Хлопнул дилера мобильником по щеке.
- У меня нет подружки.
- Не лей мне, - теперь по голове. – В шкафу полно женской одежды. Сестры у тебя нет, мать в Израиле. Нечем крыть. – Еще раз по щеке.
- Эт-это мои вещи. Унисекс, - записаясь, скорее от страха, чем от стыда.
- Ты что, трансфестит? – со всей силой по ушам. Зазвенело то ли в голове, то ли в сотовом.
- Тебя разве это удивляет? Змея же то…
Он не успел договорить. Подскочила Змея. Она слушала разговор.
- Ах, ты подонок! Это кто транс?! – Махатма получил берцем по лицу, и еще, и еще. – Дерьмо! Извращенец хренов. Я тебе покажу транса. Педик недорезанный.
Она схватила приготовленные Факофом шприцы и воткнула в ляжки дилера. Два шприца – две ляжки. Махатма отрубился.
- Что это было?
- Аминазин. Вот доза больно большая, дня три проваляется. А, насрать на него.
Они вышли, натолкнувшись в прихожей на все еще не выветрившийся запах поддельного виски. Стаса смутило, он блеванул в общем коридоре подъезда.
- Чертовы узкоглазые.
****
Егор сплюнул.
18:06. Толчок. Удар. Оплеуха. Ты можешь всю жизнь ждать этого пинка. Она течет мокрой слизью по боку. Ты стоишь и наблюдаешь, как разлагается тот труп, что так наименовал себя «человек». Ненавидишь ли его. Ненавидит ли слон букашку. Пройдет, раздавит и не заметит. Эй, получи, урод, удар! Тычок, зуботычину. Боль, синяки. Больно? Где кровь Герострадова!?! Летящий в пропасть, познай правду! Смерти нет, ее выдумали камни на дне. Спроси их, когда встретишь. Падаешь или летишь? Кто остановит меня? Кто? Было время. Впереди церковь. Зайти? Почему бы и нет? Вошел в полутемную залу. (Почему всегда в храмах гнетущая обстановка? Давит нечто). Услышал голос.
- Молодой человек, мы закрываемся
- У бога выходной?
Не замечая удивленного взгляда попина, Егор подошел к алтарю. Захотел пройти к святая святых.
- Туда нельзя.
- Хэй. Ты, нечто, чего нельзя видеть простым смертным? Самого бога? Бога, закрывшего храм на обеденный перерыв, на вечерний сон? Все спят. Долго вы будете спать, спящие? Отче, научи не задавать вопросы и не искать ответы. Научи верить в то, чего нет. Слушать, затыкая уши, видеть, вырвав глаза. Если надо, я куплю у тебя кусочек рая. Вот кровь моя, она в жилах, вот плоть, она под кожей. Ешь. Жри. Как кормишь падалью давно умерщвленного бога. Почему ты молчишь? Твой ответ – тишина. Спасибо.
Егор ушел. Вслед ему поп крутил пальцем у виска. Кто остановит падающего, толкни его тоже. Так падаешь или летишь?
18:15. Опаздывая, Егор торопился. У какого-то офиса, а может банка (сколько их развелось), увидел автомобиль. Дверца открыта, ключи в зажигании. Сел и поехал. Преступление, это знать, что ты преступаешь. Была ли та черта, через которую нельзя переступать? Она стерта. У перехода в подземку бросил машину. Понял, что продинамил. Побежал на людской гул. На площади уже начиналось. Проезжая часть перекрыта баррикадами. Чуть дальше оцепление милиции. И люди. Много людей. Человеки. Возможно только так можно стать ЧЕЛОВЕКОМ. Понимая собственную значимость, а не просто жить-стареть-умирать. Отыскав знакомые лица, Егор присоединился к ним. Спросив, что опаздал, Ильич сунул обрезок арматуры и красный бандан. Объяснил вкратце суть дел. Орали матюгальники, орали люди. Толпа двинулась на защитников правопорядка. Их права, их порядка. Махали флагами, дубинами.повязав платок, Егор двинулся вместе с всеми. В первые ряды. На щиты. Прижало. Две силы. Друг против друга. Лавина человеческих тел об каменный панцирь. Егора подсадили. Забрался на второй ряд поднятых вверх щитов. Пользуясь штырем, как пикой, ткнул сквозь щель в ближайшую каску. Закричали от боли. В лицо, хлынула кровь. Стена рухнула. Егор упал, перекатился, уклоняясь от ног. Схватился за человека в форме. Тот отчаянно отмахивался. Поднялся, сбив с ног ВВ-шника. Побежал вместе с массой. Народ, сломав первый заслон, направился ко второму. Круши! Ломай! Раздались выстрелы. Егор вслушался. Стреляли с баррикад. Одна очередь, вторая. Теперь шквалом. Провокация? «В толпе же нет оружия. Или есть?» Взрыв! Баррикада горела. «Твою мать, что происходит?!?» Егор видел, как с БТРов велся огонь, как падали люди. Он побежал, пригнувшись. Схватили за локоть. Упал, кувыркнувшись. Опять в форме!
- Стоять! Куда?!! – падая, выхватил пистолет. Выстрелил. Еще раз. И сухой щелчок. «Пиздец!» Откатился, наткнулся на труп. Приподняв голову, огляделся. По площади разбросаны тела. Живые-мертвые. Надвигалась пятнистая цепочка. Вы ненавидите убийц. Наденьте на них форму, вы будете поклоняться им. Била прикладами, штыками по живым, по мертвым, не давая подняться, открывая пальбу по любым попыткам. Начиналось и закончилось? И тут с баррикад ударил пулемет, цепочка рухнула. Егор понял, что стреляют по стороне противника. Получив передышку, отбежал в спасительное укрытие, в арку. Через нее во дворы домов, примыкающих к площади. Запищал сотовый.
- Да.
Голос Ильича.
- Живой? Молодец. Где сейчас?
- Хуй знает. В каком-то дворе. А что?
- Давай выбирайся и к моргу.
- Зачем?
- Узнаешь.
Егор узнал, что надо оказать давление на обслуживающий персонал. Пришла разнарядка о списании числа погибших. И они должны были этому помешать. Ильич дал видеокамеру: «Проходи, поснимай». Егор ходил и снимал. Документировал на пленку. Подвозили все новые и новые трупы. Он даже не пытался считать. Мертвый – это пластилин. Остаточное человека, исходное остаток, напоминавшее только оболочкой, обликом, обличием. Это ты человек? Это ты и есть. Отброс. Высосанная раковина, пережеванная пища. Составляющее: кожа, кости, жилы, пару грамм мозгов. Без жизни.
Егор бездушно (пытаясь походить на труп) водил линзой видеокамеры по телам. Кончились кассеты. Прекратил запечатлевать продукты быстрой работы старухи с косой.
Появился Ильич, потрясая бумагами:
- Вот. Эти козлы у нас в кармане. Имена, фамилии, приметы. Кончай.
- Уже кончил.
- На базу…
В тот день Егор узнал действительно стоящих людей. Узнал то, что должен был узнать. К чему стремился.
*****
ПАФОСНОЕ. БУРЖУИНАМ НЕ ЧИТАТЬ.
Спрос порождает предложение. Все ко времени. Кто хочет мяса, кто хочет крови? Не существует пожара из ничего. Должна быть предрасположенность к возникновению очага возгорания. Общество, общность человеков, подобно болоту, тихому, разлагающемуся, пахнущему гниением. Но вонь – это серный газ. Чиркни спичкой. Да будет взрыв! Чем больше дебильности, тем больше застоя, отстоя, спокойной размеренной жизни, тем больше шансов на бунт. На мятеж. Сколько можно жить с полным желудком, с удавкой на шее? Ленивы. Либо драка, либо дохните, подыхая удушьем. Что, плохо? Неприятно? А теперь встали, взяли цепи, рванули, порвали глотку в истошном крике. И бей. Мы били всегда. То тех, то других. Себя ли, чужих ли, но били. И мы в этом знали счастье. Не стоять, не ползти, а бежать сломя голову. Дорога там, где ступает моя нога. Революция – эволюция. Прыжки, рывки. Ломание привычного миропонимания. Обыденной жизни. Обыденной природности. Обойденной молодости. Молодые и юные. Каждое новое поколение должно сменять старую задрюченную взрослость. Быть взрослым это заботиться об окружающем для поддержания жизни этого окружающего. Каждый шаг – это новый. Даже если это шаг в пропасть. Лети и падай. Спрос порождает предложение. Буржуазность породила взрывоопасную обстановку. Росло поколение, знавшее две страны и три войны. Смена века. Смена правителя. Сдохшие надежды. Кто Вам сказал, что крысиный король построит хрустальный замок. Больше и больше дебильности. Выросшее поколение с мечтой америкосов «дом-карьера-семья» обязано дохнуть. Оно и подготовляло свое самоубийство, буйство. Суицидальные настроения в обществе. Что хочет баран на бойне? Жирной жрачки и быстрой смерти. Спрос порождает… хватит об этом. Люди менялись. Скрытая жажда по выстрелу в затылок толкала на пики ощетинившихся поборников этого государства. Их государства. такое поведение приводит к тому, что определенные личности, да, именно, Личности, берут под свой контроль сжимающийся кулак гнева, чтоб направить его в правильную точку удара, как можно более болезненного для опротивевшей власти, для чужого кона. К таким людям попал Егор. Что он видел? Правителя, два срока изрыгающего обещания и думающего, как сохранить кресло под задом. Это надо менять. Свою страну, землю, заполнившую сама себя по либеральным ценностям отбросами цивилизации – надо менять. Мир, остановившийся в развитии в погоне за длинным баксом – менять. Хирург, занеси скальпель! Лечи жизнь от гангрены. Режь! Ильич свел Егора с «организацией». Природная жажда объединить живых существ одного вида. Первые задания – участия в митингах, в побоищах, в провокациях. Пока.
****
- Пошли в жопу!!! – Факоф показал средний палец группке подростков, одетых в юбки. Теперь это модно вне зависимости от пола, модно меняться. Девушки хотят выглядеть мужественнее. Змейке это не грозит, она хроническая «имбецилка». Юноши – женственнее. Стас посмотрел на компанию. Не поймешь, кто где кто. Фач дурачился. Будь он один, давно б начистили рыло. Или нет. Факов привык выходить из таких ситуаций. Он веселился, строил рожи. Мажорам надоело кривляние этого, по их мнению, недоноска, отправились восвояси.
- Ну и валите. Фу, вот ублюдки. – Фач сел рядом с Тараканом.
- Ты дебил, - сказал тот, хотя знал, что Факоф любил приставать к тусовкам «продвинутых» перцог и изводить их. Еще ни разу не били. Дуракам везет. Он начал уже придуриваться, когда ехали от того кокаинщика Махатмы, низводил Змею тупыми вопросами «мужик она или баба». И точно получил бы по шее, если бы не вел машину. Все же он даун или нечто близкое. Сын нуворишей, не захотевший жить как родители. Как это похоже на них со Змейкой. Протест против того, чем занимается ее мать, которая живет с богатыми людьми. Попросту проститутка, как не называй. Хотя это называется нормой в современном обществе. Да и сам Дуракан с вечным сопротивлением к папаше. Тот сделал карьеру на крови. Во вторую и третью войны отправлял, перевыполняя план, призывников в горячую точку на верную смерть, приписывая недостающие месяцы службы. На том и повысили с подполковника до генмайора. Стас не любил отца, свою мать, вечно со всем согласную, сестру с ее разговорами о сексе и тем, что уже 15 лет называется «имидж». Его тошнило, когда приходилось бывать в квартире предков. После каждого раза он напивался, как вчера. Рядом сидел Факоф и чавкал чебуреком.
- Договорились на шесть, сейчас только половина. Покончив с добычей оружия, в три они забросили Змейку к ней домой ссориться с матерью. Сами же в Центр Торговли, в эту подземную клоаку, где Фач отмочил фишку. У девушки застрял двадцатисантиметровый каблук врешетке вентиляционных шахт. Факоф разбежался и пнул по туфле. Девушка сломала каблук, получила ушиб голени и моральное насилие в виде наглого и довольного смеха. Это был Fack off моднявой сучке с армянской мордашкой. Таракан попросил не привлекать внимание буйным поведением, у него здесь дела. Хоть он не любил это место. Под землей мрамор. Все слишком искусственное, чтобы быть настоящим. Как в «Квакере», не хватает только трупов, монстров и твой собственный. Пахнет гнилью. Чувствуешь не ноздрями, а шишковидной железой. Стас должен был встретиться с бритоголовыми. Водил с ними знакомство, деловые отношения. Только это могло привлечь интерес «органов». Шум был не нужен. Стрелка состоялась, передали пакет и приглашение явиться вечером на площадь. Сказали: «Будет весело». Дуракан ответил уклончиво, мол: «Дела, может явимся». Сейчас они здесь, в парке, оставив машину неподалеку. Сидели, пили кофе, жевали чебуреки.
- Ты с ней спал?
- С кем?
- Со Змеей.
- Ты долбанулся, Фач. Я дорожу своими яйцами. Вообще, что за зацикленность на половом вопросе? Юношеская неудовлетворенность? Мне неприятны подобные разговоры. Нечего сказать. Заткнись.
- Че, взъелся? Я просто спросил.
- Я тебя спрошу: «Ты дрочишь»? если ты ответишь, что «нет», я не поверю и буду считать тебя онанистом. Если скажешь «да», то опять ты онанист. Если я задаю подобные вопросы, то уже считаю тебя мастурбатором. Спроси меня об этом, отвечу «да» и только за тем, чтобы , чтоб увидеть как кривится твоя рожа. «Да», потому что тебе неприятно.
- Не грузи. Я спросил, и все.
- Ты заглянул под одеяло, но можешь мне верить. Змейки там не было. Да и не будет. У нее отвращение к fack-сейшнам.
- Откуда знаешь?
- Стобой я знаком с пятнадцати лет, ее знаю с первого класса. Вместе учились. Она, я и Махатма.
- Почему Махатма?
- Он сынуля богатых интеллигентов. Набрался всякой фигни. Пришел в лицей, давай проповедывать типа вегитарианства,кришны, за это Махатмой окрестили. Блажь прошла, пришла другая, погоняло осталось. Порядочный ублюдок. Хватит о нем. Как вспомню, смех нападает: «тебя это удивляет» голубая рвань – Стас поперхнулся. Факоф как всегда донимал:
- Расскажи ту историю про Змею. Лажа?
- Неа. В общем, в тот вечер она, как всегда, перебрала, смыться не успела.
- Зачем ей это?
- Не знаю, мстит, наверное, матери таким образом. Мать у нее элитная шлюха. Так она этой элите нервы портит, глупо. Не перебивай. Вот, привезли ее на хату. На колени, один «болт» достал: «Соси». Она зубами по яйцам, кастрировала таким образом. Вскочила, рванула из сумки гранату Ф-I, кажется. Чеку вон, сама красная от крови. Тот козел, евнух полный, орет от боли. Змея кричит, если не дадут ключи от машины, то взорвет всех к ебени фени. Что тем придуркам оставалось делать? Она села и уехала. Тачку бросила за городом, сама добралась на автобусе. Потом мне по пьяни рассказала, я верю. Дура она первосортная, но такое выдумывать не будет. Слишком долго ее знаю.
- Хуйня. Нашли бы. А че за у нее партак на виске I. R. A. Ира?
- Мудак ты, элементарных вещей не знаешь. I. R. A. – Ирландская республиканская армия. А не «Ира», твою мать. Ее Марта зовут, отец немцем был, вот и сморозили. – Стас посмотрел на часы – шесть – опаздывает. Распечатал пакет. Вытащил три маски, два одинаковых, не по сезону, плаща, черных, то ли из шерсти или из войлока. Выглядят как раритеты Второй мировой войны, военно-морских сил Третьего Рейха. Откуда бритые достают подобное? Пришла Змея. Ей плащ не нужен. Факов протянул «тотошку». Поняв, что мало, она забрала и газовик.
- Куда тебе?
- Отвянь, жмот. Едем?
****
VOVAN ESC.
Нет. Вовчик не был толстым. Над ним смеялись в гимназии, но это было не так. Чуть полным, и все. А то, что говорят, пусть говорят. Бабушка, а Вова любил свою бабушку, всегда убеждала его, что хороших людей должно быть много. Ведь он хороший, правильный. И пацаны так говорят: «Брось, Вован, все нормально». Нет, Вова не был толстым, просто немного упитанным. То, что с трудом влезал в салон своей тойоты (машина японская – все япошки маленькие, вот и делают для лилипутов). Пускай, что жир, под ним же мышцы. Не бегаю, так сто восемьдесят с груди жму. Живот большой, так это от пива. Нет, Вовчик не верил тому, что ему говорили. И та маленькая девочка, что подошла и сказала: «А почему Вы такой толстый, Вы беременный?» - просто лгунья. Они все лгуньи. Их надо проучить. Он проучил. Вовчик спросил, где она живет. Узнал адрес и то, что в квартире только мама. Он отвел пакостницу домой и показал, как надо учить детей. Его дед всегда так учил ремнем и розгами по срамному месту. Показал матери и дочке. А потом доказал, что он настоящий мужчина. Окончив «урок», оставил сто долларов и ушел. Пусть знают, что за все надо платить, и за ошибки, и за провинности. Вова был доволен собой, удовлетворен, сыт. Он ехал к пацанам и представлял, как будет им рассказывать об опущенной семейке, как он научил уважению. Пацаны одобрят, они понятливые. Вовчик поелозил от нетерпения. Несмотря на час-пик, улицы пусты, что странно. Бес балды. А какая разница. Но напротив какого-то банка Вован увидел, что прямо на его пути встал панк.
- Что за дела?- пришлось тормознуть. Опустил стекло. – Эй, чмо, сойди с дороги! – в лицо ткнулся пистолет. Приказное:
- Вылазь!
- Э, каки проблемы? Давай разберемся. – Вован недопонимал, «что за на хуй», что надо этому альбиносу.
- Вылазь быстро.
Вова судорожно засоображал. Мигом собрав волю в кулак, распахнул дверцу, еле-еле вылез, также трудно, как и всовывать тело за руль. «Он,че, не видит на кого наехал?», - Вован поправил кепарь.
- Опа, поговори… - он не успел произнести заученную фразу, сколько раз она звучала. Белесый, опустив пистолет из-под складок плаща, ударом приклада автомата прямо в живот заставил согнуться от боли. – Суки…
- Рожей в асфальт! – второй удар свалил его.
- Нам нужна твоя тачка, - сказал альбинос и выпустил из оружия очередь.
Истекая кровью, Вовчик видел, как в машину запрыгнули двое и трое умчались. Через пять минут он умер, оставляя тучное тело заходящему солнцу и осенним мухам, кружащих над сворачивающейся лужей крови.
Нет, Вован не был толстым. ХА!
****
ТРИ МАСКИ, ДВА ПЛАЩА И КУЧА НЕПРИЯТНОСТЕЙ.
- У тебя дурацкий вид.
- У тебя тоже. Напоминаешь презерватив на подсвечнике.
- Чтоб ты сдох.
- Обойдешься.
Они натягивали капроновые маски, сидя в авто Факофа. Вокруг никого. Что случилось с городом? Вышли, не захлопнув двери водителя. Так надо. План: быстро, рывком. Налет, как в вестернах. Ворвались в помещение банка. Фач с Тараканом, откинув плащи, демонстрируя оружие:
- Твою мать! Это ограбление! Всем бояться!
Змея пистолетами в кассиршу:
- Вышла от стойки! Отошла, я сказала!
Стас дал очередь из АК, заставляя охранника, двух посетителей и службу повалиться на пол. Факоф потрошил банкомат. Деньги в сумку. Змейка выволокла женщину за волосы от кассы. Из открытого сейфа выбирала рубли, не трогая валюту. Кому, на хрен, она нужна. Тем временем Фач отнес сумки в машину.
- Уходим.
Стас, держа на мушке людей, подошел к лежащему охраннику.
- Есть кто еще в банке?
Тот не ответил.
- Есть? Я тебя спрашиваю!
Раздался грохот. Выбитая дверь. Двое. Еще охрана. Блядь! Они же не проверили внутренние помещения. Вооружены дробовиками, открыли огонь. Фач ответил из «вепря». Бабахнуло. Перезарядил, не заботясь за гильзы. Лежащий охранник присоединился к товарищам. Завязалась перестрелка, сразу же принеся смерть посетителю и служке. Змея пыталась бить из двух пистолетов, но «вальтер» заклинило. Отбросила. Спрятавшись за кассой, отстреливала боезаряд ТТ. таракан очередью снял одного охранника, Факоф снес полголовы второму. Остался последний, тот забился между колоннами и смешивал мат с молитвами. Стас встал, наведя автомат на укрытие секьюрити. Следом поднялся Фач, держа на прицеле схоронившегося защитника чужого капитала. Появилась из-за стойки Змейка:
- Эй, кто живой, валите!
Уцелевшие кассирша и посетитель, всхлипывая, семеня, удалились, не смея оглянуться. Факоф, все еще не опуская оружия:
- Отходим.
И тут нервы охранника не выдержали. Все, что он успел сделать перед тем, как упал, подкошенный огнем из охотничьего обреза и автоматной очереди, это выстрелить всего один раз. Но и этого хватило. Змея лежала с пробитой дробинками грудью. Замерли. Онемели. Стас опустился на колени. Девушка была еще жива, пыталась сказать. Мешала кровь, заполнившая горло. Прокашляла: «Пиздец котенку». Факоф, не отрываясь, смотрел на рану. Вырванное мясо выплескивало красную жидкость. Змейка протянула Таракану гранату:
- Тебе, - отхаркнулось кровавым сгустком, - дохнешь тут «кларой целкиной».
Дуракан только что убив, стоя на коленях в луже крови, посреди зала с трупами, перед умирающей девушкой, он потерял чувство действительности. Сквозь туман Факофу:
- Заводи машину.
Тот не шевелился.
- Заводи тачку, ублюдок!
Фач рванулся наружу из банка, где была смерть. На улицу.
- Бла! – произнес он. – Машины нет!!!
Обратно к Стасу, чтобы сообщить убийственную новость. Того не тронуло.
- Найди.
Протянул автомат. Змея дрожала, жизнь уходила. Таракан видел это в расширенных зрачках. Она напряглась.
- О, черт!
Ослабла. Стас поднял ее на руки. Пошел к Факофу, который разбирался с кем-то. Бросил тело на заднее сиденье, сел на место водителя, не обращая внимания на то, что Фач пристрелил хозяина тачки. Ехали. Молча, не думая, голова пустая. Через мгновение длиной в вечность:
- Ты зачем его замочил?
- Эти твари Змейку убили.
- Так не он же.
- Все они твари.
Молчали.
- Что теперь?
- Попытаемся найти мою машину.
- Не смешно.
Не замечали, как тянуло к центру города. Все чаще встречались следы погрома, побоищ. Через перекресток перекрыта дорога. Пост милиции. Проехали на огромной скорости. Забибикали «бобики». Фач высунулся в окошко: «Идите на хер, ублюдки!» Ответили очередью по колесам. Тойоту занесло. Не справившись с управлением, Стас влетел на полном ходу в баррикаду. Его зажало сплющенной дверью и приборной доской.
- Ах, вы, ублюдки!
Факоф с остекленевшими глазами, передернул затвор автомата. Жажда смерти, собственной смерти. Берсеркер. Он побежал на оцепление стреляя. Смыло. Смыло свинцовым шквалом. Факофа отбросило, припечатало в мостовую, разбавило пылью.
Чьи-то руки помогли Стасу выбраться, спрятали за баррикадой. Он слышал, как взорвалась машина. Какой-то бородач дал пулемет, сказал: «Стреляй!» Теперь Таракан знал, в кого ему надо стрелять.
****
НОЧЬ ДЛИННЫХ НОЖЕЙ.
Егор не выдержал:
- Блядь, какие здесь могут быть нигеры?!!?
Ильич тоже рассвирепел:
- Твою мать! Где ты живешь? В городе с двеннадцатимиллионным населением, треть из них черные, пять миллионов носатых, остальные метисы, мишлинг. Ты не думал об этом? А я думал. Я прошел три войны. И федералы каждый раз подставляли меня, нас. Я приехал в свой город, чтоб узнать, что для таких как я нет работы. Что моя женщина ушла к бизнесмену из Африки. Что в магазинах, на рынках я вижу только черножопых, с которыми воевал. И мной правят инородцы. Ты говоришь, нет нигеров. Институт этой маразматической дружбы народов. Они говорят, что они люди. Насрать мне на людей, если это люди. Не существует дружбы между народами, есть дружба между людьми. Но я не протяну руку ни одному черномазому, если в моей руке не будет штык-ножа или билета до Зимбабве.
- Ты решился?
- Да, тем более есть приказ. В этих общежитиях засели сектанты «Муна-муна» и других. До хрена корейцев. Есть баптисты, кришнаиты. Вот завтра ночью в первом корпусе у них бдение, соберутся вместе, даже главари, и мы должны быть там.
- Оружие?
- К сожалению, нет. У них – да, у нас только биты, электрошоки, пневматика. За нами внезапность, подготовленность. На нашей стороне бритые. Их уже сагитировали, правда от них помощи не очень, как всегда будут гоняться за макаками. Наша задача – взять заложников, захватить боссов. Они соберутся в актовом зале, на первом этаже. Взять и уйти.
- На хрена?
- Тебе должно быть известно, любая секта финансируется с запада. Кто владеет информацией, тот владеет всем. Ее нам надо добыть.
- Причем тут я?
- Как проверенный человек, ты должен его. – Ильич протянул слайд толстого, кучерявого, смахивающего на индийца. – Пастор Ион, гражданин Голландии. Раньше жил у нас, иммигрировал, завербовался, глава местной баптистской церкви. Берешь обязательно живым. Все, до завтра. Здесь же.
Ильич вышел из бара. Егор допил пиво. Отправился домой. На деньги, выданные «организацией», смог снять квартиру, и сейчас обдумывал предложение, вернее, приказ. Надо идти.
****
ЧЕРЕЗ 25 ЧАСОВ.
Егор сидел на корточках, спрятавшись за кустами. Рядом от нетерпения, поглаживая биту, примостился лысый бугай. Егор спросил:
- Почему ты здесь?
Ответ:
- Мне надоело видеть на своих улицах черномазых. Год назад цунафеты чуть не изнасиловали мою девчонку, еле отбилась. Хоть там не хачи, но это только начало.
- А ты почему?
- Я не люблю людей, - признался Егор.
- Там не люди.
- Объясни это добропорядочным гражданам. С их точки зрения ты и есть нелюдь. А те обезьяны очень даже ничего.
- Хуй на них, - протянул руку, - Кузьма.
- Егор, - ответил на приветствие.
Он видел сквозь ветви кустов, как подцепили трос к решеткам на окнах. Затарахтел трактор. Решетку вырвало с корнем. Черная лавина в масках, без криков, стуча ботинками, ломанулась в дыру. Бойня началась. Обитателей комнат выбрасывали, предварительно избив. Выбивали двери, хватали, били, кровь. Где-то разлили бензин, вспыхнул пожар. Егор был здесь не для банального погрома. Все общаги похожи, эта не исключение. Год назад их перенесли в другое здание, но про «красный уголок» не забыли. «Твою мать, где этот зал?» Егор рыскал по коридору, разрушение. Вдруг перед ним выскочил маленький вьетнамец, блеснула хромированная сталь, пули полетели, свистя над головой. Свистит, не попало. За спиной азиата мелькнула тень, узкоглазый рухнул. За ним стояла фигура в маске, маска улыбалась, опустив биту. Фигура подняла вверх большой палец. Крикнула:
- Чтоб он сдох!
- Кузьма! Спасибо!
Егор завернул в проем сорванной с петель двери, очутился в актовом зале. Будто ураган прошелся, кресла разломаны о головы, столы в кучу, с телами адептов «новых» религий. За спиной шипение, обернулся. К Егору, ковыляя, приближался тип с фотографии. В руке были ножницы.
- Умри!
Это было смешно из-за акцента. Егор нанес удар шокером, баптист обмяк.
- Не дружи с неграми, в конце концов тебя просто выебут, потом прикончат.
Он нацепил на пастора наручники, перекинул через плечо и вышел, оставляя за собой горящие корпуса общежитий «Патриса Лумумбы». «Куда смотрят пожарные? Еще час, весь квартал взлетит в воздух», - он кинул безвольное тело в коляску «байка». На базу. На мгновение задумался, не остаться ли? Втянул ноздрями запах насилия, но время поджимало, отъехал. За спиной догорали здания. Еще кричали, все болстр. 35 из 1ьше победного воя и стонов мольбы о помощи. Помощи? Ха! Пожалеет ли палач жертву? Пожелает ли ей спокойной ночи в могиле. Задание выполнено.
****
ПЛЮС ТРИ ГОДА.
- Дядя Егор, расскажите сказку.
Он сидел на скамейке и рассматривал носки своих туфель.
- Ну, дядя Егор, расскажи…
Ребенок, сынишка Ильича, донимал. Егор не любил детей. Из них вырастают взрослые.
- Дядя, ну.
Что он мог рассказать? Как кормили наркобарона героином, как горели дома, взрывах, о разгромленных дискотеках для голубых, о избитых редакторах неугодных «организаций», изданий, телеканалов? О провокациях на людских сборищах, о крови, о смерти? И все для того, чтоб взбудоражить человеческое, но слишком человечное, чтоб мечтать о развитии. Или о морге три года назад. Когда все только начиналось. Запомнились двое, парень с белыми до седины волосами, в плаще, хоть ранняя осень, кожаных брюках, со сведенным до ненависти лицом. Он умирал зло. В злобе, ненавидя. И девушка. Лысая, с анаграммой на виске ирландских патриотов, грудь разворочена дробью. Спекшаяся кровь в уголках рта. Ей нравилось умирать. Познавала спокойствие последнего мига, пыталась втянуть его расширенными ноздрями, вглядывалась в него прищуренными глазами. Смерть как должное. Аристократия собственной гибели. Егор не любил мертвых, но невольно получал удовольствие от этого презрительного отношения к «старухе с косой». Некрофилия? Нет. Танатофилия. Любовь к тому, что разделяет жизнь и смерть на две несуществующие половины. Теперь он на даче Ильича.
- Ладно, пошли в дом, не то папка ругаться будет. – Егор взял за руку ребенка и пошел с ним к деревянной избе-срубу.
Были выходные дни, маленькая передышка перед бурей. Странная штука бунт. Возможно где-то сейчас гибнут люди, а тут тишина. Сколько раз Егор замечал, как в одном квартале города раздираются страсти, горит огонь, стреляют, убивают. В другом – спокойствие. Словно ничего не происходит. Течет жизнь побоком со смертью. Егор не знал, что после этого покоя ждет.
****
РОВНО ЧЕРЕЗ 4320 МИНУТ.
Он лежал на полу у окна, спрятавшись от гула винтов. Вертолеты пролетели. Район был зачищен, но федералы решили подстраховаться, пустив перед колонной вертушки. Вскоре появятся первые машины. Длинный корабль – здание. Безлюдное. Не считая отделения Ильича. Весь квартал безлюден, сам город обезлюдел. Кто уехал, кого вывезли, эвакуировали. Кто убит или помер сам. Егор знал, что где-то на окраине идут бои. Их место здесь, в этом бесчеловечном районе, где нет ни человека. Кроме двадцати пяти скольких там, когда подойдет колонна. И завяжется ОНО. Древнее, как сама история живого существа – Уничтожение.
Вот Ильич:
- Ну, что Егорка – во рту морковка.
- Иди ты.
- Есть такая работа за Родину подыхать. У нас приказ остановить колонну, это первое. А у меня только полвзвода, и мы будем дохнуть. Второе, в колонне правительственный джип. Кто там, я не знаю, но это основная наша цель. Уничтожен джип – колонна встала, задача выполнена. Если случится непредвиденное, ты отведешь ребят.
- Ты?
- Я же сказал «если случится непредвиденное». Вон колонна – в рацию – по местам. Пошла, родимая.
Он ушел. Егор занял позицию. Механическая змея ползла медленно, пыхтя, опасаясь, словно чувствуя взгляды сквозь прицелы. Только она вытянула свое «тело» вдоль дома-корабля, как были сожжены первые и замыкающие БМП. Черный джип сразу свернул в переулок, этого и ждали. Егор, стреляя, поймал в оптику взрыв, отбросивший внедорожник. Сработали фугасы, загорелся. Так же в оптику Егор заметил, как с противоположного дома к машине подбежал Ильич. «Бля! Что он делает? Опять захват?» Тут переулок охватило пламенем. Джип взлетел на воздух, унося жизни неизвестных пассажиров и Ильича. «Вот вам и непредвиденная ситуация». Бил танк по окнам, ловя стреляющих. Колонна встряла. Надо уходить. Как? Егор сменил позицию, пробежал по кридору, передавая по рации сбор. Немного осталось. Скоро федералы предпримут атаку, «добить террористов и боевиков. Ха, пусть попробуют, нас здесь уже не будет. Только как? Ах, да!» Егор забыл о планах подземных коммуникаций, хранящихся в памяти ПК, мобильного, размером с записную книжку. Егор нашел выход, нашел всех вместе. Отход, вниз. На первом этаже столкнулись с федералами. Шквальный огонь и пара гранат. Проход очищен. Простелили замок на люке. Бежать, бряцая оружием, по спресованному дерьму, во тьме, оставляя в далеке трупы товарищей, то что от них осталось. Остановленную колонну, застрявшую надолго. Они теперь целый день будут прочесывать район на наличие врага. Шестеро. Их осталось только шестеро из двадцати шести. Но они выжили и выиграли время, незная даже для чего. В свете фонаря стена. Тупик. Егор знал об этом. Теперь наверх по лестнице. Вылезли в поле. В линии горизонта город. Впереди холмы. К ним. Будь что будет.
****
КОНЕЦ.
Луна. Круглая рожа утопленника. Раздувшаяся от крови вампирша заглянула в окно, высветила галаграмму любимой Егором иконы «Иисус с автоматами». Молча помолился: «Бог, если ты есть, лучше бы тебя не было». Дозор не выставили – некого, не от кого. Сканер уже долгое время не ловил из города ни звука. Молчали радиостанции. Они здесь вечность, с тех пор, как спасаясь, набрели на охотничий домик. Там за холмами сгоревший поселок. «Может наши, может федералы». Ни души. Собаки не лают, нет птиц. Они здесь бесконечность. Четверо из шести, двое застрелились, один болен. Значит трое. Егор встал с дивана, прошел сквозь галаграмму. Тишина. Шопот, тех, кто в темноте. Спустился вниз. Сидела Ланка, снайперша, смотрела TV. Уже надоела привязывающая ложь с экрана. Говорили непонятно. Откуда-то из детства, что учил в школе. Спросил Свету, о чем речь. Она, бывшая учительница, перевела: «Янки, америкосы. Прямой эфир, чрезвычайное положение». Дальше и так понятно. Кадры горящих городов. И интервью нашего (твою мать) правителя. Лицо анемичного юнца, что распинался в угрозах своему народу.
Правитель, где пришлось жить, где пришлось умирать. Где когда-то Егору было четыре года и мать ждала мужа домой. Холодным осенним днем отец пришел поздно вечером. Егорка играл в солдатики и папка рассказывал о чем-то непонятном, трупах, облавах, расстрелах, плакал в собственной злости и бессилия. От него пахло необычно, горелым, кровью и тем, что после станет знакомым. Порохом. Зимой он умер. Так Егор узнал смерть.
Словесный понос прервали. Запись интервью правителя сорвана. Ведущую новостей выкинули от стола. В студии военные люди. Захват, погром. Как это знакомо. Беспорядок в прямом эфире. И только прямо в камеру: «Mother facker!»
Отключение. Пустота по всем каналам. Есть пословица: «Если этого нет по телевидению, то этого нет вообще». Мира нет вообще. Тарелка не принимала сигнала, планета замерла перед ударом, что нанесет ей человек. Так падаешь или летишь? Егор подошел к окну. Рассвет. Таким он не видел его никогда. Четкий желтый сгусток поднимался из пурпурного зарева. Капля гноя отделялась от линии ножа горизонта. Тем временем.
****
ТЕМ ВРЕМЕНЕМ.
Это был проигранный бой. Полный сожаления и ненависти к врагам. Однако он принес спокойствие. Боль. Предрасположенность к смерти. Их загнали на окраину города. Обложили как волков красными флажками. Войска NATO. Та страна, в которой жили то член Северного Альянса, от которого пахнет южными кубинцами. Умелые, способные к палаческой операции. Полицейская акция. Стас хохотал. Их батальон погибал, крича и изрыгая остатки боеприпаса. Загнали в лабиринты спального района, уничтожали добивая, методично, точечно раздавливая. Стас смеялся. Магазин пуст, отбросил автомат, прижал ладонь к животу. Кровь…
- Гавно!
Он будет погибать долго. Аки «Ван-Гог». Боли не было. Боль – нечто приходящее после. Отгоняя помутнение рассудка. Липко. Разорванный бронежилет, просроченный, без капли полезности, ненужный. Не спас от меткого попадания. Истеричность. Он знал, что так приходит сумасшествие. Бешенство. Берсеркеризм. Как три года назад, вошедшее в Факофа, и погнавшее его на милицейский кардон.
Шум боя, затихавшего боя. Их просто добивали. Они уничтожены. Просто так. Ни за что. Федералы высчитали продвижение повстанческой бригады, и раздавили, как опасных насекомых. Больше дуста! ХА!
Шаги. Это не было галлюцинацией. Шаги противника, а не своих. Уверенные. Поступью победителя. Не крадущиеся, вкрадчивые. Дуракан привык к таким передвижениям. Незнакомые, кованными ботинками. Давя осколки кирпичей, отработанные гильзы. Стас, прислонившись к стене, ждал, истекал кровью в комнате с облупленным полом, усыпанном штукатуркой, кусками мебели. Стас видел, как зашли трое в NATO-вских касках, не опасаясь, считая его мертвым. Трое. Негр, желтый и семит. Интернациональное единство. «Я еще не сдох», - онемевшими пальцами он выцарапал из внутреннего кармана куртки подаренную когда-то Змейкой гранату, вырвал кольцо, и произнес громко, как мог: «Подавитесь мной, ублюдки!»
Его услышали.
P. S.
Егор стоял у окна и смотрел на растущий атомный гриб. Кто-то нанес последний удар. Поставлена точка в написании книги Жизни. Теперь будет больно.
Свет. – Тьма.
И покой вошел в его сердце.
ВЗОРВАЛОСЬ!!!
P. P. S.
Атомная война, ядерный взрыв – конец света? Нет! Просто начало еще одной жизни. Более теплой и светлой, веселой. Продолжительностью в миг вашего крика от боли. Всего пару секунд. Но зато каких! |
