Странно. И почему все мной не довольны? Я не так плох, как некоторые! Может, немного пыльный, может, дверца немного отходит, может, небольшая трещинка на зеркале. Потертый немного. Но это ведь не смертельно! Только и слышу: возмущаются всё мной. А я так хорошо служу им. Весь день, и всю ночь на одном месте, храню их домашнюю утварь. Ну неужели они не могут оценить этого?
Они упрекают меня во всех своих проблемах. Винят меня в том, чего я просто не могу делать. Им кажется, что по ночам я передвигаюсь, подбираясь всё ближе и ближе к тумбе, и за последние пол года я стал к ней ближе почти на сантиметр. Может, они думают, что мне нужна женская компания? Но я никуда не двигаюсь.
Днем, когда светло, я люблю смотреть, как они суетятся вокруг, люблю посмеяться над тем, что они говорят обо мне. Еще мне нравиться то, что они думают, что я думать не могу, нравиться, когда вокруг начинается жизнь, когда они собираются всей семьей и думают, почему же я такой громадный, и что со мной можно сделать, чтобы я не так сильно мешал. И тогда начинается самое интересное.
Дети начинают кричать, что я уже старый, и что меня уже давно пора на свалку выбросить, мама начинает охать и рассказывать невероятные истории про переезд, как я чуть не задавил одного грузчика, а другому меня на ногу поставили; потом отец семейства начинает защищать меня: «да этому шкафу больше чем тебе лет! Ты только посмотри: выбросить они захотели! Вот когда будете зарабатывать сами, будете и выбрасывать!». Так проходили вечера. Иногда они забывали о проблеме на неделю, или две. Но потом всё начиналось по-новому. Дети, мама, папа… Все снова о своем. Но до дела никогда не доходило. И чем я им не угодил?
Маме не удобно ходить на балкон. Чтобы пройти туда, и не зацепиться о подоконник, ей приходилось вставать на цыпочки, что ей очень не нравилось. А если нужно было вынести на балкон белье, проблем было вчетверо больше. Тогда ей приходилось выполнять сложнейшие пируэты с тяжелым тазом.
Детям хотелось, чтобы места было больше. Потому что когда родителей не бывает дома, в гости приходит много молодежи. И тогда шкаф, стоящий посреди комнаты начинает мешать танцам, или каким-то веселым играм, в которых я ничего не понимаю.
Папе тоже не нравилось моё положение, но он так к этому привык, что уже даже забыл о своих чувствах по этому поводу. Просто ему не хотелось что-то менять. Его всё устраивало, и никаких изменений он бы не потерпел, даже если они привели бы к чему-то хорошему.
Ночью мне скучно. Просто скучно, потому что становиться тихо: из зала все расходятся по своим комнатам, и начинают тихонечко похрапывать. По ночам меня терзают сомнения: может, я действительно всем мешаю? Может, я ни на что не годен, и меня скоро раскрутят и отнесут на свалку?
И ночами думаю о своей семье. Детям я мешаю развлекаться, потому что занимаю много места, и не даю молодому поколению развернутся. Маме сложно ходить на балкон из-за меня. Папа даже забыл, чем же я ему мешаю, забыл, что всегда бьется локтем о дверцу, когда по утрам одевается. Забыл, что ему всегда приходиться меня обходить, чтобы пройти в кладовую за инструментами. Он просто привык.
И так, день за днем, неделя за неделей, я просто стою на одном месте. Ничего такого не делаю, просто пытаюсь принести пользу. И действительно: они не могут без меня обойтись! Если бы могли, давно бы уже выбросили. Но, почему-то терпят. Постепенно разговоров, связанных со мной становилось всё меньше и меньше, все привыкли. Привык и я. Вот так и стою…
Точнее, стоял. Стоял, пока однажды вечером не пришла она. Это был теплый майский день, который стал для меня знаменательным. Она улыбалась, смеялась, и весь вечер косилась на меня. А потом не выдержала и сказала. Напомнила семье о проблемах, которые я всегда приносил им, напомнила маме о ее жалобах, подмигнула детям, и предположила, что у папы тоже могут быть со мной проблемы. Я подумал, что всё начнется заново. Снова начнутся претензии, снова споры, снова ни к чему не прейдя, все лягут спать. Но она сказала: «Всё просто. Может, он не на своём месте? Не лучше бы было поставить его сюда, в угол, а тумбу поставить правее?». Она начала бегать по комнате, показывая, что и куда можно поставить, чтобы было удобно, сказала, что так наверняка будет лучше.
Дети улыбались и смеялись. Они были рады перестановке. Мама уже мечтала пробежать на балкон, не делая балетных фигур. А папа твердил, что лучше по старинке. Пусть всё остается, как есть. Все прижились… Пойдет, одним словом. Но она настаивала. Говорила, что всё будет по-другому, что всё обязательно измениться с перестановкой. Папа еще раз недоверчиво посмотрел в ее сторону, потом посмотрел на улыбающуюся маму и счастливых детей. И улыбнулся сам.
Теперь я стою в углу. Тумбу передвинули правее. Странно, но претензии закончились. Дети могут пригласить теперь больше друзей. Для мамы ходить на балкон стало чуть ли не праздником. А папа даже не заметил, что перестал биться локтем по утрам, когда одевается, и что в кладовую попасть теперь куда легче.
Теперь я часто ее вспоминаю. Вспоминаю, как она улыбалась, смеялась, как весь вечер косилась на меня. Вспоминаю, как она не выдержала и сказала кое-что, что так сильно изменило мою жизнь, и жизнь нашей семьи. Не знаю, как ее звали. Но для меня ее имя «Всему-Свое-Место», и еще, я часто думаю о том майском дне, который называю ее именем. |
