Напудренный сажей некротический снег трещал, шипел и чавкал под ногами, рычал фрактальным гвалтом. Следы на полотне-гангрене расцветали коричневыми кляксами. Бесформенные зеркала в чаду поцарапанными матовыми амёбами отражали ничто. В их вывихнутом взгляде стёрлась память, остановилось время, спутались оси координат. Высоко, над миром, кости тополей глухо гремели, игрушечно грозя скрюченными пальцами бумажному спящему небу, хранящему в утробе своей лазурную креонированную весну. Чернь с качающихся пьедесталов выкрикивала в графическую беспредельность, акромегалическое «ура!», эхом отравляющее тишину. Внизу, на уровне присмыкания, затравленная прелесть разложившегося сада, кататонически молясь, покорно позировала надменно-вульгарному ветру обезличенное ню. И мнилось, будто крыши домов сострадали горю, автоматически роняя на шершавый асфальт тяжёлые звонкие слёзы. Стены окислились, почернели морщинами, молча констатируя абсолютный аминь.
А за бельмами-окнами работало смоделированное лето: на плоских небесах гламурно сияло солнце, мелькало на плазменных стенах синтезированное время. В комфортабельных пантеонах люди изысканно хуели. А на улице неподражаемо и неуёмно громадный глухонемой февраль играл в пустоту.
2014 г. |
