Чтобы ты не думала,
что я занят,
чтобы ты не думала,
что я зол,
оставляю тебе вино в стакане,
растворитель моих
соляных слов.
Ты же любишь игры?
Ты любишь игры?
Вот игра - отыщи меня тут.
Найди.
Я в стихах.
Точнее, - в к стихам субтитрах.
Бейся в комнате
раненым зверем,
тигром,
аритмией
сердце
своё
своди,
чтобы знала,
чувствовала
не боль -
бездну,
бесконечную
бездну
в своей
груди.
Так хоть пишется
так, хоть вешайся.
Так что, пей, милая, -
чистый спирт!
Вот тебе
спокойное
славное
бешенство,
человека,
который
почти
не спит.
Что? Тебе меня жалко?
Трави жалость.
Травы эти
любят дожди
и зной.
Я не знаю,
что будет
с травяной шапкой,
если их
запорошит
замёрзшей
слезой.
Вот и вспомнил.
Теперь, хоть
сползай на мат,
хоть сходи на нет,
хоть срывайся в вой.
Вот и вспомнил:
будет ещё зима.
Как я выживу
этой
ещё одной,
как я выживу
этой
зимой?
А зимой этот город
красив, как смерть.
А зимой этот город
звенит как лёд.
А зимой
твоя люстра даёт
свет?
А зимой
твоя люстра
тепло
даёт?
Нет.
Не надо.
Прикосновений.
Я рассыплюсь.
Сейчас -
я больной хрусталь,
я кристалл соляной,
я кусок соли.
И в больном хрустале
прожилки, вены
ноют.
Ноют.
Тише.
Вымотавшись за вечер
приду,
положу в постель
обезглавленное вечером тело,
не заметив,
как ты,
напившись,
нарисовала
себя
на мою постель,
на белом.
Это краски, милая?
Акварель?
Пастель?
Что же это,
кровь?
Что же это, что же?
А.
Ты, выпив вина
моих стихов,
на постели
рисуешь
себя
кожей.
Вот лежит
платье
возле
кровати.
Вот лежат
туфли
в коридоре.
Вот лежит
тело
в постели,
в который,
пряча
в теле
лес
воспалённых ветвей,
пряча
в теле
бездну.
полную кораблей.
И ты тихо ходишь.
Ты пьёшь вино,
допивая бокал,
убирая бутыль.
Чтобы ты не думала,
что я зол.
Чтобы ты не думала,
что тут был,
что тут было,
кто до меня входил.
(А потом я взведу курок
и
спать).
В моей спальне тихо.
И спишь
ты,
нарисованная
на кровать. |
