Когда солнце
уже
наконец
падёт
к ногам разочарованного вечера,
я буду точно знать,
как писать,
где перейти вброд
легче
время
стремящееся к бесконечности.
И тогда я пойму,
как писать,
так,
чтобы без этого шлейфа,
хоть латекса, хоть шёлка.
А пока - повинуясь дрейфу
событий
пишу
дешёвку.
Я на этой войне
за что-то
военнопленный.
Только, совесть-софист
подсказывает мне
ничего нет
долговеченее
временного.
И строки, как столбики,
как шесты,
стараются стать проще:
но, кто их полюбит,
кроме тебя;
может ты,
полюбишь моих
танцовщиц?
Стриптиз! Бурлеск!
Рампа! Помпа!
Танцы!
Эта кожа,
шершавый блеск
слов
собранный мной
на станциях;
в вагонах метро,
в ночных магазинах,
на рынках, на распродажах.
Я выворачиваю своё нутро
и больше,
и больше даже.
Смотри, - это утро,
ласкает лоском
жаркого дня в дальнейшем.
А я нарезаю себя на полоски
и по комнате
их развешиваю.
Может быть,
в стряпне кухонной
больше смысла,
чем в стряпне душевной.
Давай,
ты
сейчас
превратишься
в слух, -
а я
буду вслух
шептать
тихо,
так тихо,
почти совершенно.
Вот,
в наступившей тишине вокруг
я потерял направление
и шипит как змея,
оторванная от тела
силой рук
говорящяя голова
моя.
Слушай же,
каждый из нас слеп,
каждый из нас свят.
Если - ты
не
на земле,
значит -
ты -
земля!
Если ты
в отчаянии
и тоске, -
улыбайся каждому приступу боли.
Мы строим замочки на песке.
Бог нами доволен.
Мы строим замочки из песка.
Молимся каждому встречному.
Может быть,
я научусь писать,
когда солнце
уже
наконец
падёт
к ногам разочарованного вечера.
Не зябни.
Вот тебе - слов плед.
Вот тебе - снов халат.
Будь чуть теплее,
чуть мягче,
но,
береги глаза.
Чтобы в них
был голодный блеск,
холодный свет,
немой крик.
Видишь,
мы
с тобой
в отличии от всех
одинаковые внутри. |
