Каждый день я выхожу на поле битвы. Это огромная сцена, стойка с микрофоном передо мною, и огромная толпа людей вокруг. И все эти тысячи молодых сердец, и я вместе с ними, собрались тут для того, чтобы сразиться в очередной раз с бесплотным врагом, которому даже имени никто до сих пор не смог дать. Впереди нас лежит центральный метафизический фронт. Осталось только выдать новым солдатам их законное оружие. Которое, впрочем, у них всегда с собой: надо только рассказать, что оно такое. И вот, я начинаю вещать, и разгоняюсь всё больше, больше, больше, чувствуя как трещат артерии от избыточного давления, как краснеет лицо и рвётся голос:
- ...разве не очевидно, что как ни старайся, на этой планете никогда не возникнет государства способного удовлетворить вас?! Счастье никогда не придёт извне, никакая система не сделает народ счастливым! Народ в принципе не может быть счастлив! Счастье сугубо индивидуально и достигается в отрыве от остального общества. Да сама жизнь заключается в постоянной борьбе с собой как с чем-то, что было придумано другими людьми. Нас начинают придумывать ещё с самого раннего детства, и именно по тому, что мы начинаем верить в этот придуманный образ так рано, мы не в состоянии вспомнить себя такими, какие мы есть изначально... Мы не успеваем побыть собой, никогда в этой жизни. Только ценой долгих лет нескончаемой войны...
И я уже не замечаю, что им говорю, а только лечу на крыльях тотальной войны и анархии. И вполне возможно, что я говорю вовсе не так, а очень даже может быть, что на мне одета кричащая жёлтая жилетка, и слова из пасти рвутся единым отточенным стихом, где есть своё и "нате", и "вам" и вот вам ещё, а у всех оставшихся, немногих, я попрошу: "послушайте!.."
А может быть, у меня в руках, ко всему прочему, лежит расстроенная гитара, и я рычу страшные строки под её грязные звучания, и за спиной гремят барабаны, а толпы вскидывают вверх лица, руки, пальцы, и ходят волнами. Как во время шторма, и вот я уже воображаю себя настоящим заклинателем стихий... И кричу гневные заклинания из последних сил, сам утопая в невообразимой разрушительной мощи. И вот в этот момент уже пора очнуться от грёз. Потому что дальше фантазировать не куда. Всё.
Кричащий спектакль быстро выходит из головы. Остаётся только печаль о том, что этого никогда не будет. Потому что даже речи и песни, которыми я гремел в мечтах - они все без слов. Мне не хватает силы и таланта, чтобы заполнить словами собственные мысли!
И потом, пускай, - я так захотел! - наступит момент, когда я отворяю все двери и выхожу на белый свет. На белом свету я вижу много лиц; из этих лиц - много знакомых. И в большинстве случаев, я не хотел бы на них смотреть. Они бы меня даже не так отвращали, если бы за ними была одна лишь пустота, а не те конструкции, которые за этими лицами наблюдались. Хотя как посмотреть - всё одно это пустота, но в виде огромной убийственной пропасти. И казалось бы, на лицо все признаки нормальной человеческой жизни, с нормальными для человека желаниями и потребностями... Но что может быть так же мерзко, как нормальный человек? Нормальный человек - это собака из дворовой стаи. Со всеми стайными обычаями друг друга жрать и унижать.
И я не могу разговаривать с этими лицами хоть как-то прилично. И лица знают это, и уверены в моём полном сумасшествии. И это бывает очень весело - корчить стремнейшие рожи, богохульничать, размышлять о говноедстве и зоофилии с полной серьёзностью и некоторым как бы соблазном. Это очень отвращает и пугает лица. Это видно по их глазам. И смотря в эти глаза, входишь в совершеннейший угар и вспоминаешь самое жуткое что только можно вспомнить - цитаты из нетленного Владимира Сорокина:
- ... и она хлюпала! Пиздой своей вонючей! Когда варили живьем ее троих детей! Живьем!..
И далее в том же духе.
И когда ты уже с полным правом заслужил всеобщее отвращение, становится так легко, что, не в силах больше стоять, падаешь на колени перед Господом Богом. На самом деле, чувствуешь просто большой наплыв вселенской любви и негу со всех сторон, но даже для собственной понятности, пусть это называется Богом - какая хуй разница, как говорится. И хочется всем прощать, и всех любить, и писать свет белыми красками на белом холсте. И даже слёзы катятся из глаз, так пробивает. И трогаешь звёзды губами, и оправдываешься перед вселенной:
- Я же ведь хороший, очень хороший. Просто вокруг все злые...
Потом я встану с колен и запру за собой все двери, занавешу окна, чтобы ни одно лицо не догадалось и не увидело, как копошатся черви сомнений и страхов в моём мозгу, как судорожно я начинаю себя ненавидеть и отжирать от своих бесконтрольных рук куски плоти, и плясать, мешая все мечты и комплексы, бред и мысли, и тихо сходить с ума, чтобы потом показаться всем вдруг совершенно нормальным человеком. Ведь я так и не вспомнил, кем был в начале. |
