Ночь. Улица. Фонарь - то загорится, то вдруг потухнет. Где-то там, в городе, неведомая тётенька экономит свет на нас, понятно. Или там уже не тётенька вовсе, а её заменили автоматом - не важно.
Когда свет загорается, на главной площади можно увидеть только троих. Они стоят вокруг капота воняющего маслом "москвича", а на капоте перед ними стоит одна бутылка, одна рюмка, лежит один кусок пирога домашнего ягодного, один надкусанный бутерброд с колбасой докторской. Всё разложено на полиэтиленовых пакетах. Обычное меню для ночной прогулки. На каждую ночь.
Прохладный ветер только носит обрывки слов:
- Заебал меня фанарь этот мигать, разъебу когда-нибудь к хуям.
- Мне много не наливай, Митяй, мне чисто символически, повезёт если после первой не проблююсь...
- А я ведь всё прошлое лето его таранил - так ведь маячит, сука, до сих пор, стоит!
Стояли. Пускали рюмку по кругу. Болтали, потом перешли на шёпот, о чём-то договорились. Достали из багажника шланг с канистрой, тихо удалились во тьму. Вернулись с полной канистрой.
- Не, вы чё, в натуре никогда бензин не сливали? - это Митя говорил, - только вы никому, ясно? И сейчас не пиздите ничего больше.
Двое допили водку - Митя допивать отказался. Митя за рулём. Хоть и бухал весь день, но "совсем в свинью" за руль не сядет никогда, тем более что ПДД уже плохо помнит. А так ехать ещё можно, и - поехали, по единственной дороге.
По пути - простые сельские дома. Все уже спят давно. Почти что: "москвич" тормозит выбежавшая на дорогу девушка, кулачком стучит по стеклу, - стекло открывается, - кричит:
- Копейку, проезжала, видели?!
- Копейку - не видели. Может тебе семёрка нужна, расписная такая?
В ответ удар по крыше, и девушка уходит. Недалеко ещё люди: один мужик умывает у колонки разбитое лицо, вокруг суетятся всякие бабы. Кто-то кому-то звонит, кто-то хватается за голову, все кричат и бегают. Митя вышел - не упустил возможности разобраться в ситуации. Оказалось, что на чьём-то дне рождения, чьи-то чурки не поделили что-то с местными. Понабивали ёбл и свалили. Понятно.
- Пиздец, - беспокоился один из товарищей, - поназаводили себе друзей. Молодые даже совсем, а слышно только: Мурат, Магомет, Шамиль... Где они это говно находят только.
Я сидел сзади, и с бессильной тоской смотрел в окно. Бессильную тоску чувствовали, кажется, по этому поводу все. И не один уже день. Ведь и у моего дома, по соседству, на месте где жила раньше старая пара, уже вовсю идёт чурекская стройка, и много у чьих домов ещё идут такие стройки. А город почернел уже давно, тут и говорить нечего, не то что делать - уже слишком поздно, кругом Мураты, Магометы... Пока купили землю, а там купят и хозяйства, благо, люди состоятельные, люди сильные - по всем понятиям, после них на месте сёл должны остаться одни аулы! А мы... Так и не признаемся себе в своей слабости. Сдружимся с чурбаном, продадим ему последнее, и, в общем, заживём как жили всегда - нам многого не нужно было никогда, мы люди скромные, привыкли веками жить в пизде.
"Москвич" поехал дальше.
Дорога становилась всё хуже.
Дождь начинался всё сильней.
Вокруг - заросли борщевика.
Ебучий багажник всю дорогу открывался сам по себе, ближний свет тоже не работал, по этому перед каждой встречной машиной приходилось делать остановку и тушить фары. Ну и ещё на тот случай, если встречная машина вдруг окажется ментовской. Долго ли, коротко ли, да так и добирались до соседнего села.
Приехали к дому, где Митяй жил со своей женой и детьми. В коем, в результате пьяной ссоры, больше не живёт. Водитель вышел к дому забирать вещи, попросил ждать.
- Курева там поищи, - попросил товарищ, и, когда Митяй ушёл, повернулся ко мне, - вот мы и добрались до зловещего места. Был я как-то у них дома - срач невообразимый. Воняет... Грязь... Дети ещё, две девочки у них...
Я уже мало что мог отвечать. Ночь становилась всё гуще и дождливей.
Митя вернулся с сумкой и пятилетней девочкой в другой руке. Девочка же волокла за шею длинную спокойную кошку и котёнка. Ребёнок и животные были усажены на заднее сидение, где уже сидел я.
- Не бойся, родная, если что прижмись к дяде. А ты, дядя, кошку держи, чтоб не выпрыгнула.
И мы поехали обратно. На фоне свежего воздуха дождливой ночи, особо чувствовалось, как в салоне воняет спиртом, дешёвым табаком, бензином и немытыми телами. Запахи, многим в этой северной стране знакомые с детства. И вот, одно такое детство, ими окружённое, тут и сидело. Детство смотрело большими глазами за окно на борщевик, реагируя, что "это фу, бяко", детство мяло в своих ручках бедную и добрую Мусю с котёнком, детство поглядывало на меня и заключило в конце концов:
- Ты - козёль.
Говорят, устами ребёнка глаголит истина. Да и не спорить же с маленькой девочкой.
Мотор шумел и набирал обороты - это мы, петляя, вышли на ровную дорогу. Митя оборачивается назад и спрашивает у дочки:
- Милая, а к маме никакие дяденьки не заходят?
- Что, папа?
- К маме никакие дяяяденьки не заходят?
- Неееет, не заходят!
- Не заходят к маме, никакие дяденьки?
- Неа.
- Ну ладно. Не хочешь говорить - не говори. Смотри-ка! Любит мамку... Ну ничего, нам всё уже рассказали и так...
И дальше ничего кроме шума не слышно. Так и приехали обратно. Распрощались. Когда "москвич" уехал, я сказал товарищу, что это был какой-то пиздец. Когда я ложился спать, я думал, что изрядный кусок моей жизни, а может и вся жизнь, и многие другие жизни - вот такой пиздец. Не всегда очень страшный, но постоянный и беспросветный.
Но за что? И почему так получается? И когда уже наконец кончится...
Фонарь светил в моё окно минут пятнадцать и потух - нечего на нас, собак, государственное электричество тратить. |
