Мы рожаем их, наряжаем, ставим в строй,
даем девочкам красивые имена, а мальчикам ружья и ножики
суем в ручонки. Ну же, малютка, спокойно стой,
красивое имя - всё равно что вторая кожа, -
глянь, сколько блесток и жирного глянца.
А умения жать на курок и сажать под ребро - тем паче сгодятся.
И вот дети учатся маршировать, поднимать выше ноги в гольфах
учат слова: социум, нация, государство, мораль, закон,
и вроде все как надо, разве что слегка шатаются строфы,
слегка путаются стропы, и мнутся банты, и горчит молоко...
Но что если малютка вытянется и скажет: "Да-да, я все понимаю,
вам с папочкой нужна была живая
игрушка с длинными косами и вздернутым носом.
Без пухлого карлика в доме людям почему-то пусто и постно,
некого тискать, не за кого бояться... Знаю, знаю...
Но
что мне делать теперь, что делать с этой собой -
такой нелепой, и коротко стриженной, и большой,
такой большой, что не влезаю в размер меньше L
и не пьянею после бутылки вина, и не срываюсь с петель,
даже когда петли не держат. И ничто не держит.
Что мне делать с собой, срывающейся то на хрип, то на скрежет?
Что делать, мама, с такой взъерошенной, с бестолковой такой?
И что, если я не хочу, не хочу в этот строй
Ирин, Марин, Катерин, шагающих каждое утро на битву в офис
и с битвы вечером, затягивающих потуже пояс,
дрессирующих своих мужчин: к ноге, апорт, голос,
считающих деньги, морщины и сантиметры на талии,
откладывающих на машину и на Анталию,
на подтяжки, побрякушки, новые тряпки, на визиты к врачу...
Что если я так, ебаный нахуй, не-хо-чу?!
Что если меня мутит от этого кино, и хочется выбежать, закрыв глаза,
из кинозала?"
- и что мне тогда сказать ей? |
