Первый день нового цикла. Расхерово.
Заливаю в себя ерл-грей, обжигает глотку.
Вот бы сейчас теплой-претёплой водки,
постоявшей на болезненно-багровых
ягодах, а потом пить из-под крана,
а потом выть из-под локтя,
резать крылья своим сапсанам
и ломать об клавиши ногти.
К такой-то тёте...
Первый день. Внутри распускается рана
и цветет-цветет-цветет... Ну ё-моё,
замкнутый круг: нурофен, стирка белья, нурофен, бельё.
В животе гадкий ёж и три килограмма пираний.
Хочется красный Yohji на ключицу и оба запястья,
курить тонкую на балконе, натянув на колени майку,
и чтоб ты не звонил. Чтоб без всех этих "здрасьте",
без всех этих "деток" и "заек". Слезай-ка
с меня, как с худшей из всех наркот.
Вход опечатан. Сегодня закрыт чертов вход.
Потому что в этом туннеле наверно кто-то кого-то пришил,
потому что оттуда льет черное - чернее любых чернил,
липкое-липкое выползает из-под двери...
Еще дня четыре. А может и три. Сходи покури.
Но ты все равно звонишь, говоришь сконфуженно:
- Ну что за гонево? Что ты психуешь, заяц?
Я люблю тебя любую, даже когда у тебя там вместо кружева
прокладка толщиной в палец.
Можем просто куда-то сходить,
в кино, говорят, жырный триллер, я билеты куплю...
- Только не на триллер, - отвечаю, - етить,
после триллера я точно кого-то убью.
А не убью, так покалечу.
- Ладно. Хочешь приеду вечером?
Привезу сладкого, заверну, как пупса, в одеяло, -
говорит... А я стою, как раненая импала,
поджав хвост и мелко дрожа.
И вдруг чувствую - нет больше пираний. И нет в животе ежа -
только маковый цвет и теплая инфракрасная лампа.
И медвежонок, в варенье макающий лапу. |
