Иван Парфёнов лежал на холодной, сырой земле и думал о своей нелёгкой жизни. Его детство закончилось слишком рано, с уходом из жизни матери. Образование он получил весьма условное, так как нужно было работать и помогать отцу по хозяйству. Ведь как иначе прокормить сестёр и братика? Он никогда не жаловался на судьбу, считая, что Богу виднее. Отец Вани был атеистом и крайне неодобрительно относился к его «религиозности». Как-то раз отец вытащил его из церквушки за ухо и хорошенько выпорол, сетуя на то, что «дел невпроворот, а он (Ванька) всяку ересь слухает, нет, чтоб батьке подсобить». С тех пор Иван стал тщательно скрывать свою тягу к вере…
От сырости нестерпимо хотелось отлить, но встать не представлялось возможным. Пришлось сходить под себя, впрочем, это стало уже привычным делом в последнее время. Иван прищурил один глаз, наводя резкость. Никого не видно. Он снова погрузился в воспоминания. Словно во сне он видел речушку в рассветном тумане, на берегу которой сидела милая сердцу Антонина. Перед глазами мелькали бабочки и полевые цветы, которые так любила Тоня, он слышал пение птиц и смех любимой. Как это было давно. Он вспомнил своё признание в любви к ней, как тряслись коленки, и сводило дыхание. На глазах у Вани проступили слёзы. «Ах, Тоня, Тоня, где ты? Видела бы ты меня сейчас». После свадьбы они жили мирно и ладно. Единственное, что не нравилось Тоне – то, что Иван время от времени выпивал. Она боялась, что он «пристрастится и пропадёт, как другие мужики». Ваня всегда успокаивал её, что, мол, он не слабак, чтоб спиться, да и она ему дороже всего на свете.
Рядом раздался какой-то шорох. Иван насторожился, но вскоре понял, что это полевая мышь. Рука стала затекать, и он едва заметно шевельнулся. Болела не зажившая ещё нога, но Ваня привык к этой боли и не обращал на неё внимания. Вспомнилась последняя встреча с Тоней. Она плакала, приговаривая «Когда же это всё закончится». Он тогда сказал: «Закончится, милая, ты потерпи маленько», а она ответила, что «Сил моих больше нет», и расплакалась ещё сильнее. «Тонечка, родимый мой человек, за что нас так Боженька наказывает?». Ивану сильно захотелось выпить спирту и закурить. Он улыбнулся от невозможности исполнения своих желаний. «Сейчас бы хоть встать, да пробежаться по полю», подумал Ваня, но это тоже было невозможно.
Начинало светать. Вдалеке виднелись какие-то развалины. Небо было затянуто серой дымкой и казалось зловещим, как в страшной сказке. Хотя то, что происходило в жизни Ивана последнее время, было куда страшнее любой «самой страшной» сказки. Воздух был наполнен дымом и гарью, невзирая на рассветный час. Иван Парфёнов продолжал неподвижно лежать на земле. «Скоро» - подумал он – «Уже скоро». Вновь, прищурив один глаз, Ваня вглядывался вдаль, стараясь увидеть хоть кого-то. У пролеска, что находился в ста метрах правее, закаркали вороны. «Не дождётесь» - подумал он и сосредоточился на бугорках впереди себя. Холод и влага прожигали в его здоровье дыры, он практически чувствовал, как черви недуга точат его изнутри, но ничего не мог с этим поделать. «Вот они» - подумал Ваня и напряжённо застыл. Вдох, задержка дыхания, выстрел. Немецкий офицер с простреленной головой упал за окоп. Из окопа начали мелькать каски на палках, проверять: пуля шальная или нет. Наконец нашёлся смельчак. Высунувшись по пояс, схватил офицера за ноги, но не успел затянуть его в окоп. Ванина пуля опередила его. «Два – ноль, а теперь держись, Ванюша» - подумал Иван и сразу услышал грохот миномётов и автоматчиков. Били наугад, ведь он ни разу не шевельнулся за сутки, не выдав места своего расположения.
Иван Парфёнов лежал на холодной, сырой земле. Такова участь снайпера. До победы оставалось два долгих года… |
