Мне плевать. Потому что на многое не способен,
но и больше поскольку того заслужила,
ритуальных звонков нет, не будет волхвов и ковен,
эта сладкая дрянь истончается в моих жилах.
Мессы кончились, угли остыли слов,
стихли бури, бураны - барашки сугробов белых,
стало агнцом мягким в добре отражённое зло,
как в бокале вино: двуединое стало целым.
Видишь, в окнах гирлянды, год на год; и всё одно,
всё опять, словно калейдоскоп зодиака,
только мне, змееносцу, нет места почти давно
и совсем так недавно, что не проросло и злака;
не поставлено знака на самом конце строфы,
как не собрано хлеба муки снежной пыли небесной,
вы молчите, как делать умеете вы,
с взором блёклым, как будто бы неинтересно.
Не принцесса. Но что-то такое есть,
то ли эта осанка, а может - большая тайна,
только, если известно, у всех современных принцесс,
эта тайна случайна, но, впрочем, совсем не печальна..
А вполне анекдот. С вот такой бородой.. до секретов.
Не грустите. Не выдам. Все знают, и без меня.
И мелькают вокруг стальные автокареты
в век бессмысленных тайн, что, однако, вполне хранят.
Но не важно. Как пуст в полуночь перрон,
так и пусто то место, где было тепло однажды;
пересохли колодцы, с пустыней отожествлённ,
край небесный безводен, и мне умереть от жажды.
Подчеркните: не пуля, не яд, не нож,
не болезнь, лихорадящая больного,
обезвоживание, когда каждый оазис - ложь,
нет воды. И ни слова во тьме живого.
Мой этюд - меланхолия в утренней томной мгле,
когда ты ещё спишь, ну а я не ложился даже,
вот и этой растаявшей за ночь скупой земле
не взрастить дивных кущ, даже маленький куст вполсажень.
Ровно скоро на пепле уже прорастут цветы,
так и вечно на сердце останутся швы и шрамы:
заводные часы, разводные на ночь мосты,
но сводящие мышцы, клапаны и карманы.
Но забудь. Как и в гавани корабли,
так и люди на рейде стоят ожидая моря,
волны в грудь, ветер в парус, перо любви
пишет скучную пьесу о быте, битье и ссоре.
Ну а что? - Чёрств поэзии пресный кус,
как и души, твоя - идеал сюжета
как нельзя, эта глупость мотивов чувств,
падкость к постным героям, зацеженному поэту.
Так упрямо изогнуты чёрточки этих бровей,
так изломана линия носа посередине,
если я бы тебя помнил ярче, ещё сильней,
я бы точно сошёл, снизошёл до трамвайных линий,
ну и дальше - по списку: яд, лезвие, пуля, нож,
чтобы жизнь истончалась и дальше в моих жилах.
Тихо тает декабрь. И ветер приносит дождь.
Мне плевать. Потому что на большее я не в силах. |
