Из темноты подъезда, жалобно скуля, выскочила собака. Она испугалась его, а он её. Рефлекторно ударил дворняжку рюкзаком. После чего, тоскливо сетуя, та рванула быстрее, чем Дима бегал за водкой в супермаркет. «Взорвать бы этот ЖЭК к едрене фене, к чертям собачьим», –– подумалось Коле.
Мимо Димы промчалась собака, и он остановился изумлённый. «Бля, пора на покой, пусть бегает подросшая смена», –– опечалился он. Плюнул в сердцах, и, униженный, поплёлся к сияющему вдалеке магазину, но вот встрепенулся, вначале взял трусцой и вскоре перешёл на привычную крейсерскую: «Форсаж будет на последней сотне, мы ещё посмотрим», –– ехидно ухмыльнулся он. Если бы у него не было выгоды, фиг бы он шестерил –– на обратном пути всегда делая перерыв на перекур, он не забывал освежить пересохшее своё существо –– то ли пивом, то ли еще, чем покрепче. И сдачу можно контролировать. Так что в какой-то мере он относился к категории не совсем обнаглевших философов, притом поддерживая здоровье в норме.
Вот и входная дверь, а за нею женщина-зверь. Но нет. Нет там ни женщины, ни зверя –– одна пыль да грязная посуда. Автоматически нажав на звонок, тут же вспомнил, что зря –– пыль там да грязь, да пустые бутылки, которые забыл выбросить в мусорный контейнер. Когда он был здесь в последний раз? Месяца два с половиной тому. Содрогнувшись от того, что жильё надо приводить в порядок сел на стул посреди грязной комнаты и закурил сигарету. Достал из рюкзака бутылку пива и открыл, громко хлопнув зажигалкой по крышке. Крышка приземлилась в углу за кроватью. «Вот ебись теперь, ищи родной аэродром. Да на базе уже, на базе. Бежал отсюда туда, чтобы бежать оттуда сюда. И так всегда, и нет в жизни ни стабильности, ни постоянства –– тоска».
Ты не волшебник, и уже не учишься. Он остановился возле столба, расстегнул молнию на джинсах и, вместо того, чтобы всё сделать тихо и стыдливо, заорал во всё горло:
–– А я сяду… А я сяду-сяду! –– и дальше сквозь импровизированный мат отлил задумчиво глядя на луну и не обращая ни на кого внимания. Посмотрели футбол называется. По телефону, час назад, был трезв, а теперь: «Да ну его, всё равно победа будет наша». А ведь как был заинтересован, как хотел не опоздать на начало! Теперь ломится в аптеку, удивлён, рядом в ломбард, ты, куда, что ты намереваешься делать, дык пива купить! Ой-йо, да он же уже… всё накрылся фуцык, для него так точно ибо: « А я сяду…» Нет, ты… Ты –– алкоголик, тв мть…
В этом есть жизнь. Ну-ну-ну! Баранки гну. В том смысле, что о простых вещах сложно ведь не скажешь, а так –– ля-ля, фа-фа. Ты меня не любила, а вот я… Нет-нет –– это я на тебя угробила, да та-та-та, да тра-та-та. Только часики: тик-так, тик-так. Громко так в пустой квартире –– и паутины по углам, а там трепыхаются, трепыхались, жертвы неведомо взявшихся откуда-то пауков и зеркало уже не отмыть просто так. А так вроде бы и не похоже на разруху… Пива много не бывает, когда оно лишним быть не может.
Так вот –– Дима форсаж не потянул. Набухался перед решающей стометровкой, и уехал неизвестно куда. Пить не хотелось, а пришлось. Когда же вопрос встал о продолжении… Ты –– не спринтер и не стайер, ты ––– пьяный мудозвон и провокатор.
Страсти не просто так, а ух, какие страсти. Отец оказывается давешним любовником жены сына, который их застукал ночью. Трупы отца и жены найдены на следующий день. Подозрение падает на сына, но тот утверждает, что жену он охотно уступил родителю ибо у него уже появилась новая зазноба. И вообще у него в крови обнаружена огромная доза снотворного, так что в момент убийства он спал крепчайшим сном и чудом остался жив. Крепкий организм.
И все серии завязаны виртуознейшими морскими узлами эдиповских и шекспировских кровавых страстей аж кровь стынет в жилах. «Месть блюдо, которое подают холодным». Криминал, бытовуха, семейные измены, инцест (отец держит годами свою дочь в подвале, а их уродливых детей закапывает по ночам в лесу).
И всю эту жуть он умудрялся смотреть с дикого похмелья, ночами, серия за серией, с опаской выдвигаясь из дому в ночной гастрик водочки прикупить –– страшно, мурашки по коже, но нужно и хочется; и скажи, утирая пот носовым платком со лба, что же за идиотизм, в менталитете ли дело или в индивидуальном направлении помыслов –– почему сидишь перед монитором до двух часов ночи, а затем беспокойно ломишься километр вместо того, чтобы вечером навестить магазин через дом? Но нет этому вразумительного толкования.
Спустя пару недель пообвык и шугаться попросту перестал, хотя бы, потому что действующие лица, мелькающие на экране –– это актёры, все актёры: и убийцы, и убиенные; жуткие сцены сняты, где-нибудь в павильоне или на природе в окружении съёмочной группы, кто-то из них, привычно глазея на площадку, пьёт кофе из пластикого стаканчика и типа:
–– Куда подевался труп? Да где он шляется?! Ох, доиграется он у меня –– уволю и на кастинги звать перестану!
–– Да здесь я! Уже и кофе нельзя спокойно выпить.
–– После мочилова хоть залейся. Скоро будет обед.
Виртуозный морской узел. Вот как всё это разгрести? В том смысле, что рубануть мечом по узлу и всё –– проблема решена? А ничего подобного. Ну и конечно самую малость начинаешь понимать, что примерно как-то так народ спивается. Вот если подумать, то, какого они прицепились ко мне с этой лампочкой в подъезде? Мы её вкручиваем, а вы нет. Звоните в ЖЭК. Им же хочется, чтобы лампочку вкручивал я. Типа организовать дежурство по лампочкам. Да вот вам телефон, звоните, требуйте. Ну, они же её не вкрутят. Поверьте, вкрутят.
Подкатили три раза за неделю. Нравится вам вкручивать лампочки, так вкручивайте, а я тут причём? Активисты, комсомольцы. Активные члены общества.
Так хотелось, чтобы она приехала, но не приехала. А вот вам стены, четыре штуки и паутины в каждом углу. Всё же верю –– позвонит. И нет абсолютно никакой веры, что позвонит. Не стоит ставить крест на собственной жизни. А никто не ставит. Да ты послушай…
Вцепился: начинали с лампочки, перешли на моралите.
Подумал я тут, подумал и решил –– нельзя их подпускать к себе. Кто у нас сегодня дежурный по лампочке на этаже? Что скажет начальник тракторного цеха? Вам бы ребятки целину подымать или БАМ строить, с вашим-то комсомольским энтузиазмом; а так мелочитесь, энергию на лампочку теряете. И возле квартиры два раза подстерегали, и в дверь уже звонили; бесит то, что они игнорируют мой опыт, связанный с освещением подъезда, конкретнее нашего этажа –– надо звонить и баста.
Так вот –– ставить крест на себе нельзя, говорит он, нельзя. Так я и не собираюсь ставить крест. Во цепкий: то лампочка, то теперь перешёл на загрузку о проблемах быта. Мы можем тебе помочь, у нас есть люди, которые двенадцать лет сидели на игле, а теперь. Ну, наркотики меня не интересуют. Пиво я не люблю, мне больше коньяк нравится или водка, если есть приличная закуска –– не люблю запивать, разве что томатный сок –– зажевать рюмку водки солёным огурцом или квашеной капустой –– это да, иногда мне нравится, так, где же здесь «ставить крест»? Нет, не согласен я тута. Ятута? Холодно, звоните в контору, я им тоже позвоню.
Фух –– таки нагрузил: в голове светит лампочка, освещая мнимое пьянство, быт, да даже бытие. Ятута? И выпить нечего. Идти на улицу –– отеть правит балом. Простота архаровская и стахановская –– не верят, что надо звонить, это их прямая обязанность и всё, хватит об этом. Баста. |
