- Ты хоть и писатель-моратель, а, паразит, правильно говоришь, украдёт, к гадалке не ходи.
- Конечно, украдёт, баб Нюр, с него станется, как пить дать, у Ностардамуса не спрашивай.
- А ты мне страдамусами зубы не заговаривай, давай-ка лучше пораскинь своими писательскими мозгами, куда мне эту лестницу спрятать.
- Какую лестницу? Да я не про лестницу говорил... А на кой вам лестница-то сдалась?
- Эк ты! Как не про лестницу!? А что у меня красть-то ещё? Зачем, спрашивает... Ёшь-тебя-берёшь, ты хоть и писатель, а соображаешь как моя корова Глаша.
- Баб Нюр, ты погодь ругаться. Ну допустим - нужна, да бог с ней. Я про самовар твой, из серебра. А лестница ему, я считаю, по барабану да по маленьким гуслям.
- У кого маленькие гуси? Чё ты мне за чушь поришь, балаболка ты этакая. А самовар-то мой - из металла какого-то дряхлого. Нежель я, дура, его не продала, коль бы из серебра? Эх-ты, писатель-поссатель...
- А... Ну так тебе, баб Нюра, и беспокоиться тогда не о чем. Мой друг-то, не художник, не поэт, вашу жизнь до тормашек знает, сразу поймёт - с этого фуфла и на опохмел не наскребсти, так что не возьмёт.
- Каких ещё тормашек?! Ты, это, ему передай, что никаких тормашек у себя не потерплю! Да и сколько этот твой приятель платить мне будет за комнату? С харщами?
- Ну если по-божески за харщи, то и с ними. Но больше трёхи он не заплатит.
- Эк, что ты говоришь? Три тысячи?! Так это и лестницы никакой не жалко! А ну-ка, види-ка его сюда! Я ему, дорогому, таких щей наваристых сейчас сварю! Да и тормашки - бог с ними. Ромашки, тормашки, будущие мамашки. Иди, иди, мой милый, веди. |
