Плывут поверх бульварева
жиринки фонарей,
обшаривая пары,
теней-поводырей,
процеживая лежбища
застенчивых ухабов,
когда навстречу - бабы.
С пустыми бёдрами:
не к добру.
Подолом – одним на всех,
ободранным, соберут
в разрезах червивый вечер,
напыщенно-синий.
Присоленным – в печь его,
к пойманным за день
укольям осиным.
Потом выжидают
ровнёхонько две чашки чаю…
Горячее лечо укутают пледчатым,
Сядут опарно по окнам –
выглядывать среди липок
Слезоточивый репчатый
лик.
***
…Ветры меняют течение.
Скверы, омутами урча,
в тропы вечерние
разнесут боевых,
крепких тылом, торгулий,
скло-бабулек,
собачников, чад,
Батальоны гусар из разгульев…
- Мир вашему пороху!
Закипят потрошёные ворохи,
Пыхнут светом фонарных блях,
Колыхнут чешую в тополях…
Как
Рванут косяки-плавники,
рты губастые,
жадные, вольные -
за буйки гладкоствольные,
метя темень распушенным семенем!
Взбудоражат тяжёлых, сонных
Донных сизобетонных
глыб…
Эти тоже могли б…
Вверх, туда, где для рыб
еженощно заботливая река рассыпает
сияющий корм.
Там, наверное, шторм!
Там беснуется,
в пар расшибаясь, волна
рёвом тысячи животов…
Глыбы шумно вздыхают,
Выпуская тепло и серийных котов.
***
Ну, конечно, могли б!
Отчего не рванули?
Да всё как-то не то… Вот луна
вскоре явится
верноподданным
горьким пьявицам –
Будет видно. |
