Над засохшей повиликою мягко плавает пчела…
А.Ахматова
Я, умерев, захочу превратиться в кусочек твоей восьмигранной души.
В тебя ведь так просто влюбиться, потом и стихи не стихи.
Потом и ромашки, чем розы, станут лучше в тридцать восемь раз.
Не смотри на меня, не смотри, словно вставлен в зрачок твой топаз.
Ты впредь не смей при встречах и прощаньях губ краешек моих поцеловать, ведь это как таежной ели сруб, чьей кроны мне с тобой не увидать.
Ты улыбаешься, а я роняю тринадцать конусообразных крупных слез:
ты, может, задыхался с ней от счастья, ведь между нами счастье не в серьез.
Искаженные за ней погоней ноги я вымою, смеясь, как вечная жена.
Когда ты через ночь опять свернешь к дороге, я стану белая у кромки, как стена.
Не та, что громоздиться на пути, а та, что путнику, словно сапог, верна.
***
«Позволь поцеловать твое плечо», – кольцом питона возглас шею мне сдавил.
Я для тебя сыграю амазонку, если театр ты еще не разлюбил.
Я без роптаний расстегну твою рубашку, ведь чувственность взаимная нема,
толкнув тебя, как неваляшку, вниз, будто в обморок, скользну сама.
Я буду целовать тебя безумно, и от прикосновений закричу.
Не бойся, о любви болтать не буду. Твои глаза сказали все, и я молчу.
Ты будешь безучастен. Пусть хоть так, пусть так, но мой язык, и твоя мочка – им надоело наконец-то лгать. Я соберу их разговора клочья.
- Она, бедняжечка, совсем сошла с ума.
- Он против, но ведь вежливо молчать.
- Казалось, что от счастья умерла сама!
- Ну не его же в ее смерти обвинять…
Вдруг станешь нежен, будто вспомнив,
что мы нужны друг другу, мы друзья.
И превратиться роль моя в «обменник»:
То я, то ты, то пауза, то я.
Настало утро, я не сумела, не сумела
Всей силы чувств и глубины их показать,
и наказанья лучше, чем улыбка друга,
не нужно для меня изобретать.
Иди за ней, а я останусь здесь,
иди за ней, а я тебя дождусь,
и когда представиться возможность,
в колени ног, искаженных погоней,
я разбитым сердцем уткнусь.
***
Я ни женой, ни спутницей не стала.
Ты не вернулся, сотый раз уже сменяется трава.
Так у Ахматовой русалка умирала.
Моя ж кикимора и вовсе не жила. |
