********************************
СТИХОТВОРЕНИЕ
********************************
Ночью с двух до пяти самые яркие звёзды здесь. Самые яркие. Собрать их все в лукошко. Нет, только дюжину. Или лучше две. Помыть под проточной водой, завернуть в фольгу и поставить в духовку. На 120 градусов. А может и на все 150. Можно погуглить и уточнить, как сделать всё правильно и какие приправы использовать. Пока еда запекается, я замру возле окна, закурю и буду ждать тебя. Скоро ты появишься там вдалеке. Твои очертания ещё не видны, а шаги уже слышны. В темноте шаги слышатся отчётливей и громче, чем при свете дня. Огоньком от сигареты я буду чертить тебе в воздухе знаки. Издалека они сначала покажутся кругами, треугольниками и восьмёрками, а потом неожиданно сложатся в гербы, в рисунки, как на картах таро, и в структурную формулу углекислоты, которой насыщают шампанское. Луну я изловил тебе сачком для бабочек и бросил в трёхлитровую банку с формалином. Теперь она вовсе не луна, а аквариумная рыбка. Пока ты ещё только поднимаешься вверх по ступеням, будто со дна колодца, я уже всё сделал и прыгнул в распахнутое окно на мостовую. Приходи поскорее. Здесь уже всё тебя ждет, и моя тень ещё танцует на кухонном столе танец Шивы с огромным лингамом в левой руке. Я тебя люблю.
********************************
РАССКАЗ
********************************
Благо есть ещё дома где, чтобы попасть на крышу, не нужно выпрашивать ключ у консьержки, придумывая на ходу байку о том, что тебе необходимо срочно пошевелить антенну, мол, телевизор рябит, а тут хоккей начинается и всё такое. Да и нет у меня ни антенны, ни телевизора. Зато есть крыша. Поэтому я купил две бутылки хереса, взял каремат и полез на вершину девятиэтажки писать что-то вроде рассказа.
Сегодня утром я прочитал весточку от давней знакомой. Не знаю, отчего вдруг она меня вспомнила и нарыла в сети моё пристанище, но своим письмом со страшной силой расшевелила отмирающие клетки того времени. Наш союз с Катей был необычен. Я до сих пор не понимаю, как всё началось и тем более, чем закончилось. В третий раз перечитывая Катину корреспонденцию, весьма отдалённо походящую на эпистолярный жанр, заключаю, что она тоже не понимает.
Самый страшный враг мой – внутренний хаос. Эта инфекционная тварь всегда ждёт, когда ты споткнёшься или дашь осечку. И если ты потерял бдительность хоть ненадолго, пиши, пропало. Конечно, со временем я вывел противоядие, но оно слишком радикальное и болезненное. Однажды я почти было утонул, и уже плакали за мной практикующие психиатры, но случайно (или не случайно) встретил Катю и выплыл.
Разрывая паутину уже, казалось, сложившегося жизненного расклада, мы вдруг начинаем замечать и понимать то, что раньше, ещё вчера совсем не замечали и не желали понимать. Окаменевшие истины монументально грозят нам рассыпаться в порошок.
- Ты паникёр и мнительный болван, - сказала Катя. – Я тоже болею. Давай будем друг друга врачевать.
Что-то там в нас ломалось и не срасталось тогда. А вместе мы обнаружили, что вырабатываем необходимый кальций. И если ты начинаешь контролировать нездоровую суету внутри себя, то от внешней суеты, которая напрямую от нас не зависит, всегда можно отстраниться. Тут хороши любые средства, лишь бы они работали. Можно бродить по набережной, затаиться в парке под деревом, забраться на крышу, спрятаться под одеяло. Вместе с Катей например. Что мы и сделали.
Нельзя сказать, что всё было просто и замечательно. Нет. Всё было сложно и не совсем понятно, но почему-то легко. Словно камни свалились с наших расцарапанных душ, бац! и нет больше их. Камней. Души остались. И кошки уже не скребут острыми когтями, а скорее легонько гладят мягкими подушечками своими.
Мы и вправду какое-то время очень правдоподобно делали вид, что любим друг друга. В конце концов, даже если ты заведомо знаешь или думаешь, будто знаешь, что всякий путь ложен, почему бы не идти по нему с единственной, но достойной целью – быть в пути? Мы же не Будды и даже не Бодхисаттвы, у нас здесь в Киеве нет деревьев, под которыми можно засесть в позе лотоса. У нас повсюду менты и прихват. Даже внутри, как писал незабвенный Вэ Пелевин в своей глыбе «Чапаев и Пустота». Да и что такое любовь? Хз.
Интересно: мы с Катей не изменяли друг другу, потому что любовь или потому что внутренние менты? Она мне рассказывала впоследствии, как к ней тогда клеился один наш общий знакомый.
- Слава наверно уже сегодня не придёт. Можно, я останусь у тебя? – вкрадчиво говорил молодой человек, засидевшись в гостях допоздна.
(вот ведь, хотел написать «мудак», а написал «молодой человек», благородный напиток херес)
- Можно, я останусь у тебя? – не отставал мудак.
- Даже не знаю, - улыбалась ему Катя. – Знаешь, он сейчас может быть где угодно. Ехать в электричке Киев-Немешаево, пить дешёвое вино на Подоле с каким-нибудь бомжом или даже сидеть на корточках здесь в моём парадном между вторым и третьим этажом, докуривая последнюю сигарету.
Молодой человек заметно напрягался и начинал, как мудак вызванивать такси. А Катя, кстати, вовсе не врала, всё могло быть той весной…
Той весной, когда мы наступили на горло нашему внутреннему хаосу и заставили его задыхаться, выросло много одуванчиков. Катя всегда срывала один цветок, и пока мы гуляли, подолгу разговаривала с ним. Судя по одной только Катиной мимике, беседа была забавная и увлекательная. Домашнее задание в театральном дали, думал я, не придавая этому значения и не прислушиваясь. Однако спустя месяц, когда одуванчики уже отцвели и в ход пошли листья каштанов, травинки и фантики от карамелек, вдруг выяснилось, что таким образом Катя разговаривает не столько с растениями и предметами, сколько обращается ко мне, но опосредовано. Так ей легче формулировать. Ну и пусть, решил я. Мне ведь тоже не раз случалось объяснять что-то бюсту Вольтера у себя в общежитии.
Временами наши болезни прогрессировали. У психов причины ведь могут быть самые чепуховые: не заладилось настроение или тоска взяла, как бывает, когда долго смотришь в глаза друг другу.
- Нам надо убежать отсюда! Убежать! Убежать! – начинала внезапно плакать Катя.
- Куда?
- Куда-нибудь.
- Я готов. Бежим?
И мы убегали. Посещали все военно-исторические ролевые игрища, которые в то время довольно часто проводились в парке Дружбы Народов, что на Трухановом острове. Нам доводилось бывать средневековыми шотландцами, древними галлами и даже сарацинами времён Салах-ад-дина, вступившими в союз с королём Франции против Ричарда Львиное Сердце. Перед каждым сражением Катя заботливо помогала мне облачиться в довольно тяжёлую и не очень удобную кирасу, а её юбка в зелёную клетку часто служила мне килтом. Мы пили водку из алюминиевых кружек, жгли костры и орали «за победу над врагом!» с таким драйвом и вдохновением, будто от этого зависело наше будущее.
Иногда люди, которые до этого не были знакомы с нами, думали, что мы брат и сестра. Я не возражал. Вероятно, на любовников мы со стороны не очень то смахивали, а за время, проведённое вместе, стали походить друг на друга не только повадками, но и внешне. И всё же, изъясняясь образно, мы оба безумно любили футбол, только Катя болела за «Селтик», а я за «Рейнджерс».
Я редко ходил в театр на спектакли в которых она играла. Мне хватало эмоциональных разрядов и без этого. Но однажды Катерина выдала такую трогательную роль по пьесе Жана Жене, что я искренне расплакался, роняя внезапные слёзы прямо на паркет в партере и ни капли не скрывая это. В тот день она поездом вернулась из рабочей командировки, а вечером уже вышла на сцену и играла так, что собрала больше всех цветов из зрительного зала. После этого я по непонятным даже мне самому причинам зарёкся смотреть её роли.
- Ну и дурак, - сказала Катя. – Я же для тебя играла. Теперь больше так не получится.
Летом стояла адская жара. Мои экзамены перемешались с её практиками и ещё чёрт знает чем. И всё же мы виделись почти каждый день. Так выяснилось, что летом нам не очень то нравились людные места возле водоёмов. То есть мы их терпеть не могли. Все эти тошнотворные любовные парочки, румяные семейства с детьми и кумовьями, юные гопники-недоумки, бутерброды, шашлыки, пиво, чипсы, дешёвые анекдоты и разговоры «кто стоит за чьей спиной». Какая мерзость. Летом мы уходили в лес, собирали чернику или варили уху.
Стоило мне на минутку отвлечься, уйти за дровами или отхлебнуть из фляги, как Катя уже разговаривала с сосновой веткой.
- Это наши черничные дни и ночи, если захочешь, я буду теперь носить тебя с собой, и ты сама всё увидишь, какие мы тю-тю, то есть сумасшедшие, особенно вот он, - и Катя тыкала обломком хвои в мою сторону. – А будешь вести себя хорошо, возьму тебя в большой город, покажу тебе трамваи с рекламой молочных йогуртов и тёмно-зелёное ирландское пиво с каким-то почти хвойным, как у тебя, именем. Чёрт. Забыла…
А потом незаметно пришла осень, и всё закончилось. Я не знаю почему. Возможно, мы просто излечились и больше не болели, как той весной. Хит-парад идиотских вопросов. Ты любил её? А ты его любила? Да. Была суббота, за окном лил дождь, мы запустили «Популярную механику» Сергея Курёхина, покурили дубаса и неистово любили друг друга. |
