Вот по этому по всему:
по причине жары, из-за гроз,
и поскольку ты не принимаешь всерьёз
все слова мои, -
Я сниму
твоё новое платье,
я скажу тебе - хватит! -
и добавлю, срываясь на шёпот:
Болит.
И, в пробоинах ниже ватерлинии,
утону в недвижимом спокойствии ванны.
Анна,
мне плевать,
где и как хорошо тебе было с другими,
кто дарил тебе розы, а кто - лилии,
а кто - это кольцо.
Посмотри, посмотри на моё лицо.
И не то. чтобы жду дождя,
не читая газет,
как не то, чтобы - ничего не ожидаю.
И слезе
найти времени: эти глаза на меня глядят,
уставились, как будто бы знают:
мысли мои и мои слова.
Как же болит
голова.
Тише,
ночь
вторит фонарному морю
морем разлитых звёздных огоньков;
в глубине веков,
кто же спорит,
пока никто не слышит,
скажу:
мы бы были Богами.
А в московской сутолоке,
проще остаться с отдавленными в метро ногами,
чем выцарапать лишнюю минутку,
и успеть по всем важным, якобы, и, якобы, неотложным.
А ты скажешь:
"Возможно".
И в сей недосказанности - суть.
Нет,
по правилам этой земли,
мне уже не уснуть.
Значит будем молчать,
тут всё просто: и главное - только начать.
Можно многое смалчивать, не обсуждать, зачем?
И твоя голова на моём плече
слишком много, чтобы пытаться спорить,
Край небесный распорот,
и то ли стрелой самолёта,
то ли - чем то безумным.
В ночь безлунную
оставляю тебя,
как сожжённый город - оставил бы гунн,
и из всех прочих сумм,
это - лучшая прочих.
Узнаёшь этот почерк?
И этот язык эззопов?
Я добавлю, срываясь на шёпот,
переходящий в крик:
"Оставляю тебя, как гавань оставил бы бриг,
но в открытом же море, мне самым тяжёлым из грузов станет, -
как пробоина и как приступ,
память. |