Встретились, как и было оговорено ранее, в 11 вечера у Валентина. Витя, здоровый деревенский парень двадцати семи лет от роду, сказал жене, что идет в лес за елкой. Мол, ночью в лесу не так опасно рубить. А завтра праздник Николая, как раз сыну Мише под елку подарочки будут. Жена сделала вид, что поверила его словам. Витя основательно оделся, сложил в рыбацкий рюкзак рабочие рукавицы, шахтерский фонарь, бечевку. Взял в правую руку тяжелый мощный топор. Вышел из дому, прошел по темной сельской улице метров двести, и завернул во двор к Валентину.
Собак у Валентина не было. Виктор спокойно отворил калитку, и прошагал по тропинке до дома. Изо всей силы постучал кулаком в дверь. Откуда-то из дома донесся глухой крик:
- Береги силы, дровосек! Открою ща!
Витя стряхнул рукой снег с валенок и проорал в дверь.
- Открывай, Валентин! Николай подарки принес! Га-га-га!
Заскрипел ключ. Дверь открылась. В дверях, держа в левой руке зажженную свечу, появился Валентин. Дряхлый низкорослый мужик со смешной кучерявой шевелюрой, широко посаженными глазами и каким-то совершенно безумным огромным и, одновременно, приплюснутым носом. В старые времена такие носы совершали самостоятельные прогулки по истошно-холодным улицам Петербурга. Сейчас же их можно иногда встретить в теплых ростовских казино.
- Вот, - сказал Виктор и протянул Валентину две стодолларовые купюры.
Витя и Валентин расположились на крохотной кухне, которая больше напоминала сарай для скота, если бы там не находилась весело потрескивающая березовыми поленьями печь. Это привносило ни с чем не сравнимое ощущение теплоты и домашнего уюта в мир грязной посуды, выгоревших обоев, сажи, грязи и старых пожелтевших газет, которыми был устлан прогнивший деревянный пол. Виктор сидел на табуретке у окна и изучал заголовки (более мелкий текст не был виден) лежащей под его ногами газеты «Белоцерковский ударник». Один из заголовков гласил: «Белоцерковский голова объявил конкурс по борьбе с серыми волками».
В это время Валентин сгреб со стола все, что на нем лежало – пепельницу, металлические кружки, завернутый в газету чай, ложки, вилки и пр. Достал из кармана белоснежную скатерть, по периметру которой была вышита арабская вязь. Эти слова что-то значили, но что именно мы не знаем. Валентин аккуратно, «парашютом», опустил скатерть на стол. После этого достал из стоявшей на плите медной турки яйцо и поставил его в центр скатерти.
- Бесподобно! – воскликнул Валентин и подмигнул Вите. – Ну что, почти все готово. До полночи еще полчаса. Приколоти-ка, дорогой, папироску. Скоротаем время.
И Валентин передал Вите газетный сверток. Витя заметил, что это была та же самая газета с той же передовицей о борьбе с волками. Еще он заметил, что у Валентина очень толстые и крепкие ногти. Витя развернул газету. Внутри, пересыпанные коноплей лежали пустые папиросы «Сальве». Витя принялся приколачивать косяк.
Валентин добил пятку, и, сквозь кашель, обратился к Вите:
- Бендеры... Знаешь, город есть такой в Молдавии? Я там службу проходил. В Бендерах. Да. Так знаешь какая у молдаван трава самая лучшая считается?
Витя помотал головой. Витю крыло все больше и больше, а до полночи еще целая вечность. И когда настанет полночь, то накроет еще больше, и совсем по другому. И даже не то что больше, а окончательно и безвозвратно. И если сейчас это совсем даже не намек на то, что будет потом, то, что же тогда будет потом? Эти мысли не давали Вите сосредоточиться на рассказе Валентина.
- Бендеровцы эти, они, короче,- продолжал Валентин, бешено вращая глазами - берут молодого козленка, и кормят его целую неделю отборнейшей молодой коноплей. День кормят, второй, третий и так далее. Козленок этот все время кайфует. Они, Витя, сами по себе забавные животные, а если его коноплей накормить так совсем смех. И вот, значит, кормят его так до шестого дня. А на шестой день перестают, и при этом нельзя давать ему никакого питья. Так вот, на седьмой день бедного козленка режут и достают желудочек. Этот желудочек потом высушивают, смешивают с табаком или махоркой и курят. Вот это вещь! Я эту штуку один раз курил, и сразу после службы на пять лет в Тибет уехал, к ламам. Вот какая это сильная вещь! А из дерьма этого козленка тоже курительную смесь делают. Посильнее обычного драпа будет. «Дойна» называется. Это вроде бы «чабан» по-молдавски. А то, что козленок семь дней до смерти блаженствовал, так это считается искуплением перед живым существом, и курение такой конопли приносит благодать и просветление. О как!
- Валентин, уже почти двенадцать. Без десяти. Не опоздаешь? – очнулся Витя. Он совсем не слушал Валентина.
Валентин тут же собрался и нервно зашевелил своим выдающимся носом.
- Березовый, березовый, - шептал Валентин, катая яйцо по скатерти, - бежевый, березовый, приди ухват стуженый, да мрак бирюзовый, волк сиромаха, баба собака, верные слуги, снежные вьюги, заметите все пути, чтобы в чащу не пройти, ни конному, ни пешему, ни леснику, ни лешему.
Что говорил далее Валентин разобрать невозможно, да и не требуется. Так продолжалось еще некоторое время в течение которого в кухне будто бы сгустился мрак и повеяло холодом. Неожиданно резко Валентин схватил яйцо и со всей силы швырнул его через кухню и коридор во входную дверь. Яйцо с глухим треском разбилось, из его сердцевины вылетела маленькая змейка. Она упала на пол, доползла до двери, поднялась по ней до замочной скважины, влезла в нее до середины своей длины. Торчащий же из замочной скважины хвост изобразил некое подобие ключа. Змейка повернулась против часовой стрелки.
Дверь отворяется. В дом входят Двенадцать Месяцев. Все они одеты в богатые одежды восемнадцатого века. Месяцы все как на подбор крупные и статные, им тесно в коридоре. Валентин подходит к молодому парню, который больше похож на женщину и одет в короткий соболий полушубок. Это Апрель. Валентин протягивает ему стодолларовую купюру. Апрель молча кладет ее карман шубы.
Апрель (жеманно): Вечер добрый, бояре!
Витя и Валентин (вместе): Здраве буде, братья-месяцы!
Январь (сердито): Молвите, бояре, зачем позвали!
Витя (заискивающе): Не вели казнить, братец-месяц, кудесник сребровласый, вели слово молвить! Прослышал я, что желание вы исполняете за купюру заморскую!
Февраль (громогласно): Ежели сердце твое доброе, то исполним.
Все братья-месяцы (наперебой): А что ж! Исполним! А что ж! Коль сердце доброе – исполним!
Витя (навзрыд): Я хочу Сони Плейстешйн Три! Сони Плестейшн Три! СОНЬКУ ТРЕТЬЮ ЭЙЧ ДИ ДИ! ДВЕСТИ ПЯТЬДЕСЯТ ГИГОВ! ХОЧУ! ХОЧУ! ПОЖАЛУЙСТА! СОНЬКУ ХОЧУ ТРЕТЬЮ! ТРЕТЬЮ ЭЙЧ ДИ ДИ! ДВЕСТИ ПЯТЬДЕСЯТ ГИГОВ! ХОЧУ! ХОЧУ! СОНЬКУ ТРЕТЬЮ ЭЙЧ ДИ ДИ! ТРЕТЬЮ ЭЙЧ ДИ ДИ! ДВЕСТИ ПЯТЬДЕСЯТ ГИГОВ! ХОЧУ! ХОЧУ!
Ноябрь не выдерживает этой истерики, подскакивает к Вите и бьет его наотмашь посохом. Удар такой сильный, что Витя тут же проваливается в густую пенистую темноту. Когда он снова открывает глаза, то видит перед собой какую-то толстуху в летнем платье, в руке у нее черенок от лопаты, и она наносит им удары по Витиному телу. По ее лицу текут слезы, тело содрогается от рыданий. Витя опускает глаза и видит хрупкие подростковые пальцы, которые крепко держат полиэтиленовый пакет с клеем «Момент». Чуть поодаль на привязи стоит козленок. Его зовут Валентин. А эта женщина его мама. Вите 14 лет, на дворе лето, он нюхает клей в сарае и мечтает о Сони Плейстейшн Три.
Джон, топ-менеджер компании «Сони», проснулся посреди ночи в своей роскошной квартире в центре Сиэтла. Ему только что приснился мальчик-токсикоман. У него было красивое лицо и Джон знал, что это победа. Джон встал с кровати. Подошел к окну. С неба сыпались крупные хлопья снега. «Fantastic!» - подумал Джон и вернулся в постель. |
