Это не реквием. Это – недобрая сказка, просто недобрая сказка.
Я же сказочник, не забывай, я же Ганс Христиан и чего-то ещё.
Здравствуй мой Петропавловск, до свиданья чужая Аляска,
Я помилован, да? Но не значит ещё, что прощён…
Я – Миссури, Миссури. Обстрелян Форт-Самтер. Ответьте, Небраска.
Где то в небе блестят огоньки. Много. Марсиане, думаешь? Смешная.
Помнишь, тысячу вёрст назад, в предыдущем парсеке,
И в другом облике, и даже не тебе, но так ведь всегда бывает,
Рассказал историю об одном человеке, одном человеке.
Просто человеке, который ни о чём, совсем ни о чём не мечтает.
Ну так вот, сидит он на краешке неба, пьёт амброзии,
Ну, нектары по-нашему. А внизу – Карфаген, понимаешь, рушат.
Понимаешь, вспахали земли, не зерном - солью забросили,
А его – ничто не мучает, не снится, ничего не душит.
И вот так же теперь, глубокой, глубокой осенью.
И так холодно, что за день у окон не чувствую ни рук, ни ног,
Сердце колотит бешено, да оно не от этого вовсе.
У меня дилемма вечная, как рябь каналов, как скажет Блок,
Извини, мой милый, ради рифмы тревожу кости.
А ты знаешь, кто на облаке был? – Так это ж Бог!
Вот и я думаю. Мы - потерянные дети, вскормленные не молоком – бензином,
А всё-таки в железобетонном мире мечтающие о любви, о любви вечной.
А ещё о платье невесты, как снег, красивом. Только бы пережить зиму,
И родится весной. С вырванным сердцем. Не знаешь, такое лечат?
Я всё целюсь в висок, а пули – летят мимо, зажигая пожары Неронова Рима.
И в мозгу лишь одна мысль: Чёрт бы побрал минус семь, градусы и их Цельсий.
Я же сказочник, в конце концов, а не Снежная Королева, не Герда, не Кай,
А ещё: Там, далеко, куда не доставят ни автобусы, ни самолеты, ни рельсы,
Где так тихо, что хочется жить, что хочется дышать. Вечность живи и мечтай!
Там, в Альпах, где я никогда не был, где будем однажды, цветут твои Эдельвейсы. |