Я знаю, что если безлунной ночью в тёмной квартире зайти, не включая свет, в ванную комнату, обернуться спиной к зеркалу, затем осторожно повернуться к нему лицом, и после долгих тщетных попыток вглядеться в своё отражение, зажечь спичку, можно увидеть...
Главное, если спичка с первого раза не зажжется, как можно быстрее, но без резких движений выйти из ванной, плотно закрыть за собой дверь и включить свет.
Моя не зажглась.
И вот я, закутавшись в плед, как Будда, переплывший баттерфляем бесконечный Ганг, сижу на балконе, курю и думаю о физиологии, о древних позах и неистовых конвульсиях, которые я пережил, прежде чем умереть.
Я сижу, курю и думаю о том, что я мог бы увидеть в зеркале. Меня интересуют детали. Я знаю, что спичка не зажжется. Вспыхнет и тут же погаснет. Но в эту самую секунду что-то оборвётся у меня внутри, упадёт с моего дерева последний плод, сорвётся с верёвки последний висельник. А в зеркале мелькнёт твоё лицо. Родное. Далёкое. Бледное. И глаза твои будут полуприкрыты, как те, которые глядят на верующих со стен древних храмов Катманду. И лицо мне это уже не удержать в своих ладонях...
Нет ничего вокруг. Господи Иисусе, совсем ничего. Разве только железобетон. И деревья, неуверенные в себе деревья, словно дети малые. И ветер. Всегда северный. Всегда. Даже, когда с востока. И кости уже светятся от избытка фосфора, как спичка перед тёмным зеркалом, в котором я не могу рассмотреть своё (твоё?) отражение.
Всё очень гармонично. Там, где погаснет огонь, там вспыхнет желание. Там, где убудет кальций, всегда пребудет фосфор, Аллах и цинк. Вот эгоизм и свистопляска. Рядом любовь и покой. Возле чистого ручья всегда кто-то да насрёт. Или обосрётся.
Вспыхнет и погаснет спичка. Но я не уйду, чтобы закрыть за собой дверь и включить свет. Я останусь неподвижно стоять перед зеркалом. Я буду ждать. |
