Жарко на улице. Печёт солнце. Собака прилегла под старенький грузовик, прячась от зноя. Скоро будет двенадцать, и воздух станет ещё горячее, хотя и сейчас над раскалённым асфальтом марево.
В доме – прохладно. Дом – старая деревянная постройка на углу улицы, с пятью небольшими окнами и коричневого цвета дверью. В доме раньше жили пожилые супруги, но как только умер старик, старуха переехала к дочери, а дом продали. Теперь там живёт молодая семья, дочке – восемь, у неё нет трёх зубов, зато есть две четверки – по математике и чтению.
А ещё есть мухи. Их немного, но они одна из самых важных частей этого дома, почти столь же ценная, как и старая потускневшая икона (к слову – она в доме было ещё до «стариков»), как и большой телевизор, по которому «папа» смотрит новости. А ещё на новый год по нему показывают милого мужика с бокалом шампанского, который беззастенчиво (и даже не краснея!) врёт о всём, и всям, и всем, и всем хорошо от его слов, а также от атмосферы праздника разливаемой в полулитровые и литровые бутылки.
Но о мухах. Мухи в доме тоже с незапамятных времён, а чаще - с улицы. «Залётные» мухи – осторожные, любопытные, они смотрят, ощупывают маленькими хоботками стол, холодильник, стекло. Среди них встречаются и эстеты – эти с особой важностью гуляют в поисках съестного по самовару, кстати, семнадцатого века и тульской работы, купленного по случаю стариком за бутылку пшеничной у какого то горького (или не очень горького?) пьяницы.
Старожилы знают каждый угол. Их любимое лакомство – хлебные крошки. Старожилы часто вылетают на улицу, но к вечеру, когда холодает и хочется спать, они возвращаются в дом и укладываются в своих укромных местах спать.
В дождливые дни, когда на улице тоже холодно, а особенно ближе к осени, мухи становятся грустными. И злыми. Они начинают кусаться, и больше всего от этого страдает дочка. Папа иногда ругается и начинает бить их газетой, но всегда промахивается. Хотя нет. Однажды он попал, но попал по висящей на стене фотографии, да так хорошо приложился, что она упала.
Жизнь у мух короткая, но и даже в эту короткую жизнь заключена Шекспировская драма. Вот смотрите – рождается муха…
Рождается муха, и что она видит? Вот вам обои светло-бежевого цвета в жёлтый цветочек. Вот вам лампа, вот вам гудит холодильник. Страшная атмосфера. И есть очень хочется. Много времени пройдёт пока муха (или мух) пообстреляется, узнает, где теплее, где сытнее, и как правильнее.
Но не успеет она даже наладить свой муший быт, как новое вспыхивает в ней. Летит так она медленно по диагонали комнаты, как вдруг видит привлекательное, красивое, с большими глазами (Ах какие большие и глубокие у него\неё глаза! – хочется добавить). И – влюбилась. И крылья сами несут навстречу неожиданным впечатлениям.
Потом их, маленьких и важных, и самых важных жителей дома, ждут встречи под ярким светилом электрической лампочки, ждут крошки напролёт… Любовь-любовь! Как всё ты меняешь в жизни людей. И в жизни не людей. И, особенно, в жизни мух.
Потом зрелость. У мух уже есть свои дети к этому возрасту. Институт брака у мух не развит и ничто не мешает божественному чувству влюблённости увеличивать и увеличивать благословенную популяцию.
Взрослеет и дочка. Ей уже четырнадцать и она уже, по меркам нынешнего времени, опытная девушка. Развитая. Главные её навыки сосредотачиваются на правильном ярком макияже и получении разного рода удовольствий от жизни.
Папа тоже меняется. Он уже не бьёт бедных мух, а купил себе большой телевизор. Наверное, чтобы уткнуться в него и не обращать внимания на дочь и на жизнь в целом. Даже газеты перестал выписывать – зачем они ему? - с мухами то перемирие.
Старуха, говорят, не прожила дольше старика, и теперь они коротают дни вместе. Ворчат, ссорятся, всё как всегда.
Ещё в доме есть пауки. Пауки живут по углам и за шкафами. Это медлительные и расчётливые существа. Они долго выжидают, и, как только незадачливая муха попадает в сеть, делают своё чёрное паучье дело. Крепок кокон – не выбраться мухе, не увидеть больше сладких арбузных корок, янтарного мёда и хлебных крошек.
Где-то там, на подоконнике, прольёт свои мушьи слёзки подруга, да и забудет. Была муха – не было. Как я уже сказал – институт брака у мух не развит.
Всё хорошо у мух, у дома и семьи, в нём живущей. Но бывает и темно. Вот например – сентябрь…
Сентябрь. Середина месяца. На улице прохладно и тучи, и листья опавшие, жёлтые. Дочка пришла рано. Она бросила сумку в прихожей, повесила куртку. Села кресло. И заплакала. Она плакала о том, что её жизнь, так счастливо начавшаяся, не имеет смысла. Она плакала о осени, и о скорой зиме. О больной матери. Об отце с седыми висками при его верном друге – телевизоре.
За окном дул ветер. Мухи грелись по углам и лишь иногда летали регулярным маршрутом комната-кухня. Мухам тоже было грустно.
Даже пауки бросили свои привычные дела и уползли за картину в узорчатой деревянной рамке. На картине было нарисовано море.
Мухи никогда его не видели. Но им казалось, что это и есть рай.
Когда муха попадает в сети, она уже не сможет вырваться. Паутина по прочности крепче даже шёлка. В эти моменты, последние моменты, муха думает о море. И о маленькой девочке, которая теперь стала большой, которая теперь стала очень печальной. А ещё о крошках. И о том, что, наверное, жизнь была не зря, если где-то теперь летает парочка мух с большими-большими глазами и мамиными лапками.
Пауки любят мух. В смысле есть. У пауков есть три теории о правильном питании, и в каждой во главе рациона стоят мухи. Наверное, эта культурная традиция сложилась от того, что кроме мух есть то было и нечего. Во всяком случае, ещё не один паук не отказался от парочки свежих мух.
Говорят, что пауки когда-то были мухами. Но что-то случилось, и теперь одни вынуждены есть других. Вечная вражда наполнила водой рвы их крепостей, порохом орудия башен, натянула тетиву луков.
А вообще с пауками не в пример мухам есть о чём поговорить. Пауки откладывают свои яйца за старыми стариковскими фолиантами на полке, и поэтому они знаю половину «Евгения Онегина» и первые главы «Капитала». Встречаются и малограмотные пауки, но такие имеют низкий социальный статус и вынуждены плести свою паутину в туалете и ванной. Но их это не огорчает – каждое утро их ждёт чтение одной и той же газеты, а по вечерам в ванной принимает душ дочка. В такие моменты, если матери нет на кухне, не только пауки застывают взирая, но и брат, на четыре года младше.
Дом стоит. И в нём живёт уже зрелая и сложившаяся семья. А ещё мухи. А ещё пауки. Но поскольку они не могут друг без друга, то – пауки и мухи. |
