Викентий Николаевич Крячков с трудом разлепил веки и огляделся. Он смутно помнил, что накануне куда-то долго ехал по заданию редакции. Потом с кем-то беседовал в душных сумерках. Но где он и кто он - сейчас сообразить не мог. И спросить, гад, - не у кого!
Вокруг было пусто, неузнаваемо, серо и зябко. За окном устало барабанил дождичек. А дышать было нелегко и, собственно, нечем.
Пошарив рукой вокруг, он нырнул в недра своей вместительной сумки, нащупал в ней что-то твердое и холодное, приложил к голове – ой как хорошо! Но… - клац! - возразил холодный предмет, и стал диктофоном, который отвратительно зашипел, воспроизводя какие-то «левые» шумы, смех, неразборчивые звуки. Потом его, родименький, голос – только как-то противно, громко и подозрительно весело. Уж не пили ли вчера? А если пили, то с кем, что и во имя чего, спрашивается?
- Собкор «Событий» Викентий Крячков ведет репортаж с места действий. Сейчас очевидцы заинтересовавших нас происшествий поделятся с нами…
- О господи! – вздохнул припомнивший себя журналист, щелкнул клавишей «офф» и убрал со лба нагревшийся, а потому абсолютно ненужный сейчас диктофон.
Ну что, господин хороший, соображайте быстрее. Командировали вас явно не на Багамские острова и уж точно не на весь бархатный сезон. Поэтому воскресайте поживее, несчастный мой, и – вперед, пора работать материал.
Для начала Викентий Николаевич наполовину сполз с неудобного, топорно сработанного лежака, свесил ноги вниз и полусел-полуповис на пятой точке. Сил двигаться дальше попросту не было, а соображать в вертикальном положении стало ну никак не легче.
Вместе с рвотным позывом к голове толкнулась жуткая мысль: а вдруг меня похитили? Работал какой-то предвыборный материал, перешел дорогу, узнал то, что знать не нужно, по-пьяни болтнул лишнего и – всё. Тю-тю! Найдут твою голову в каком-нибудь лесопарке. Отдельно от тела и паспортных данных. М-мда, дело табак.
Вся недолгая жизнь молодого журналиста промелькнула в уже ощутимо отделяющейся от тела голове...
Вот он, смешной толстый очкарик с недоделанным именем Викентий топает в садик. Он ужасно стеснялся своего имени и говорил, что звать его Витя. Нормально звать. Как всех. Даже друзья были. А в школе очередная ушлая классуха поглядела в журнал и произнесла громко и четко, на весь класс:
- Ну что ты! Какой Витя? Витя – это Виктор. А ты Викентий – это гордое, прекрасное, а главное редкое имя.
Он возненавидел классуху. По её вине с кем-то дружили, дрались в конце концов, а его даже бить брезговали: Виктория, Викуся, няня Вика. Отберут портфель, окружат толпой и играют в «собачки» - весело им, долговязым сукам с нормальными мужскими именами! Вспомнил даже, как закатил мамашке истерику: не могли чтоль не выпендриваться, и назвать сына Сашей или Серёгой?
На что маменька удивленно возразила:
- Глупенький, выразительное имя – это счастье. Папа вот – Коля, я – Люда. Таких много. Поди потрудись, побегай пока на тебя внимание обратят. А ты – Викентий. Сразу же – внимание.
И мама оказалась права. Его документы долго вертели в руках и всегда с доброжелательным любопытством ждали личной встречи: какой он из себя, этот самый Викентий Крячка. Даже вот в редакцию попал по большей части, потому что имя запомнилось. Вот имя он менять и не стал – пусть будет, раз запоминается. Да и звучит нормально: Викентий Николаевич. Только фамилию поменял и стал Крячковым…
Мда… Не смоешься с таким выразительным именем никуда, не спрячешься…
Интересно, как на могиле напишут? Крячка? Крячков?
Э-эх… И какого черта он сюда сунулся?
Всё также подвисая между небом и землей, грустно пощёлкал он клавишами диктофона – перемотка, воспроизведение, перемотка, воспроизведение… Шумы, визг какой-то, невнятное бормотание… И его собственный голос: очевидцы, участники, Иваныч, местные жители, контактёры…
Стоп! Ану-ка поподробнее! Точно, контактёры!
Мысли запрыгали как блохи, защелкали, как костяшки старых счёт.
Значит так, ещё позавчера сидели, пили, курили и ржали – пришло письмо в редакцию. Какой-то малолетний дебил писал, что у деда в деревне он якобы видел «реальное НЛО». Пешком «чужие» ходят: фоткай – не хочу. Предлагал приехать, обещал помощь свою и деда Иваныча в сборе данных и, возможно, в контакте с инопланетным разумом.
Как вышло, что именно ему поручили разведать про «очевидное - невероятное» - этого сейчас уже не вспомнить. Что-то сработало на уровне «сейчас все то конец света ждут, то чупакабру ловят». То есть, пока дело до выборов, пока проблемы с газом не решаются – сработает и такой материалец. Рейтинги там, ну и все такое прочее, подскочат. Но это сейчас не важно. Главное, что сюда он приехал не на политику – и слава Богу.
Уже спокойный, Викентий прослушал всю запись от начала и до конца. Что он писал? Кого? Неразборчивые звуки. Да-с… Ну да ладно, разберемся.
Впотьмах он таки решился приземлиться и побрел в сторону, как ему казалось, двери. Но тут неожиданно сзади раздался скрип и на пол упал квадрат слабого света:
-Куды ж ты, сынок?
-Вы кто? – обернулся Викентий.
- Дык Иваныч же я. Не признал?.. И-и, бедняга. Говорил я им: хватит ему, наговоритеся ещё. Да разве ж это люди? Разве им понять?
Викентий тоже не особо понял, о чем речь. Однако Иваныча признал:
-Это я с вами вчера пил?
-И со мной тоже.
- И с контактёрами? – прокашлялся и заговорил увереннее Викентий. - Мне позарез нужно с ними полноценно пообщаться. Понимаете? У меня задание редакции. Мне голову снимут.
- Не сымут, сынок, - как-то скорбно посмотрел на него старик. – Ничегошеньки не помнишь? И контАхеры твои были, и даже эти, марсиане итить их маму за ногу. Накомунячились в свинячью сиську – никто ничо не помнит. Ты свою штуковину включи – всё ж на неё писал.
- Включал. Вот, – погрустнел и снова щелкнул на воспроизведение молодой журналист. – Что это? Ничего не пойму.
- Дык а чо ж тута понимать? Они это… - дед почесался и открыл дверь в серое утро. - Ладно, пошли со мной. Лечить головушку будем. Рассолец у меня знатный – сейчас к памяти придешь. А потом и к им сходим. Им тоже несладко. Только наш рассолец для них хуже отравы – болеют. Я им молочка сдою – благодарные они такие смешные, желтенькие. Ну, увидишь.
У Викентия зашевелилось подозрение: уж не безумен ли дед? Так обыденно он говорит об инопланетянах. Или не о них? Тогда о ком? Может, это он, Викентий, не возьмет в толк, о чем ведёт речь Иваныч? Прихватив фотоаппарат, диктофон, он нетвердой походкой пошел следом.
Высокая мокрая трава хлестала по штанинам. Не то густой туман, не то мелкий дождик цеплялся за ветки и свисал огромными каплями, грозящими угодить за шиворот. Грустная корова в темном хлеву терпеливо позволила выдоить из себя ведро густо и тошно пахнущего молока. Викентий выскочил на двор и отвернулся.
-На, - подошел с огромной кружкой в руках Иваныч. – Пей, легче будет.
- Я не могу парное молоко! - сдавленно вскрикнул Викентий, но тут понял, что ему предлагается ледяной рассол, и жадно припал к кружке. – Ух-х… Спасибо-о-о… Так что, идём?
Дед засмеялся:
- Гляди, интерес к жизни пробудился! Вчера какой живчик скакал, а сегодня – глиста в обмороке. Пойдем конечно. На, этот, комму… коммуникатор понесёшь. Накоммунячитесь и поговорите.
- Чего-о? – журналист еле удержал огромную бутыль с мутно-желтой жидкостью, из-под пробки у которой пробивался тусклый, но ощутимо спиртовой запах. – Это что, самогон?!
- Наипервейшая вещь! Без него ты с марсианами этими общий язык не найдешь. Они его коммуникатором называют. Выпил – и сразу понял, кто и чего тебе тюхает. Перестал понимать – снова выпил. Потому твоя та штуковина и не сработала – механика первач не потребляет!
Викентий недоверчиво покосился на пятилитровую бутыль. А хотя… как знать, как знать. Ведь откуда-то из глубин протрезвевшего подсознания выплывают странные образы, обрывочные данные, и все будто помечено вчерашним числом… Как знать…
Крячков зашагал вслед за Иванычем, одной рукой прижимая к себе «коммуникатор», другой придерживая рабочую сумку. Он шел, и в голове укладывался более юмористический, чем реальный материал: забитое село, алкоголики, настаивающие самогон на болотных травах, ловят такие видения, что мама не горюй! Он и сам может рассказать – обхохочешься. Такое вон начало припоминаться – просто «чужой против хищника».
Туман рассеивался, сквозь облачка пробивались тонкие золотые лучики и падали на тропинку. Та петляла, убегая из села в поля, вела через лес, то теряясь в глубине, то обнадеживая чистыми полянками.
- Иваныч, сил нету, передохнем, а? - взмолился потный Крячков, сгребая на животе в охапку и сумку, и потяжелевшую бутыль.
- Вон уже, в лощинке. Не шуми. Мож не проспались еще – пужанешь, так беды не оберёмся. Мы вон тоже с похмелюги дурные, а они? И они так же, хоть и нелюди.
С верхнего края оврага за расступившимися деревьями открывался странный вид вниз: в траве валялись, если такое слово тут уместно, как бы 2 огромные гильзы. Рядом с ними, оглашая окрестность булькающими звуками, покотом спали полупрозрачные, как луговая улиточка… огурцы!
Викентий от неожиданности громко икнул.
Ближайший «огурец» дрогнул мелкой, желейной дрожью, так же подрагивая, вертикально поднялся, и, качаясь, двинулся к Иванычу, семеня мелким незаметными практически многочисленными ножками. Внутри «огурца» при ходьбе перекатывалась разноцветная жидкость, трепетали фиолетовые и зеленоватые жилки.
- Бля-аха-муха! - присел, уронил в траву самогон, и пополз в кусты Викентий. – Коп-пать-молотить. Иваны-ыч, не подпускай его ко мне!
- Не ссы, коммуникатора хряпни, пока живность похмеляться будет.
- Да ну нах… - задохнулся от ужаса журналист, панически щелкнул пару раз фотоаппаратом на окружающую его действительность, и застыл, поджав ноги.
Ощущая себя, как в школе, малорослым толстым очкариком, ожидающим расправы, он наблюдал, как по очереди просыпаются, дышат перегаром трехметровые твари, подбираются к Иванычу, и – доверчиво, как божьи коровки какие-то, лакают из черпака молоко. Бодреют, меняют цвет и начинают рокотать, бормотать, издавать те самые нечленораздельные звуки и шумы, которые зафиксировал вчера диктофон.
Жуть как неправдоподобно!
Вркадываются в доверие, суки, не иначе!
Захотелось стать Шварценеггером, Вином Дизелем, Уиллом Смитом - и стрелять, стрелять, не отводя глаз, чтобы видеть, как разлетаются на дряблые куски инопланетные захватчики. Где базука? Где хоть что-нибудь? Ведь хана матушке планете-земля! Всем нам хана! Табак дело!
- Да ну бл… - отбросил он фотоаппарат, ухватил бутыль и неумело, разливая на себя, глотнул из горла. – Бляхха… Уххх…
- Ну что, Иваныч, - отчетливо вдруг разобрал он новые голоса. – Как твой гость? Отошёл? Такой вчера веселый был, общительный. Столько рассказал. Мы у вас такого узнать не могли. А теперь? Боится?
- Ниччо, сейчас войдет в кондицию – наобщаетесь ещё. Не видал он вас – знамо дело, в ступоре. Ничего. Пейте и вы, гости дорогие.
Викентий удивленно приподнялся: он пока ещё не мертвецки пьян, чтобы вот так вот, на ровном месте поверить, будто разговаривает с пришельцами:
-Иваныч, я что – понимаю их, что ли? – схватил он деда за рукав.
-А то! И вчера понимал. Ты вспомни, вспомни.
И Викентий Николаевич Крячков - вспомнил!
Боясь упустить хоть деталь, хряпнул ещё первача, и, щелкнув клавишей диктофона, сбивчиво, вдохновенно заговорил:
- В деревне Совчуки более 20 лет сельчане общаются с представителями инопланетного разума. По утверждению местных жителей, пришельцы, завезшие на свою планету обыкновенную моль, страдают от её нашествий, подобно тому, как люди страдают от педикулёза или других паразитов. Специалисты в области здравоохранения иных миров пришли к выводу, что сухие листья табака, не могущие произростать в неземных условиях, являются действенным и уникальным в своём роде средством борьбы с вредителем. Вот почему деревня Совчуки, жители которой активно выращивают табак нужных свойств, стала настоящей Меккой пришельцев. Дружелюбие местных жителей и неагрессивный нрав внеземных посетителей послужили тому, что…
- Слыш, акула пера, - позвал его некрупный «огурец», - Хватит торохтеть! У тебя все равно батарейки выпали! Иди, выпей, посиди с нами, поговорим. А то уже лететь пора.
-Во-во, - поддержал второй. - Иваныч, мы табак загрузили. Спасибо. А вам может тоже надо чего? Что привезти-то, дедушка? |
