Бывало ли с вами такое, чтобы тысячи жизней пролетали в течение пары часов, чтобы судьбы пролетали мимо лёгким июньским ветром, чтобы люди старели и покрывались глубокими морщинами на ваших глазах?
Долгое название «Зал для официальных собраний» вскоре сменилось коротким и ёмким «Президиум». Очередное заседание, двери чуть приоткрыты и уже видно сидящих на ровных рядах удобных кожаных кресел кремового цвета людей. «Что я тут делаю?» - каждый раз спрашивал я у себя этот вопрос. Но тропа жизни терниста и даже сладкий вкус власти отдаёт лёгкой горчинкой, например – горчинкой подобных заседаний. Ровным шагом, мягко постукивая каблуками, в зал вошёл высокий молодой человек в сером костюме, сел на своё кресло и провалился. Провалился в себя.
Жирные тётки в строгих костюмах, деловитые девки, глуповатого вида мужики, весь этот плебс словно море затоплял опрятный зал, убранный в те же надоевшие до остервенения кремовые тона. Совсем старый с редкими седыми волосами докладчик начинал свою скучную речь, напоминающую полу-оду Елизаветинских времён, но скорее бывший более привычным отчёт партии за прошедшую пятилетку.
Через минуту, мгновение, всё закончилось. Это вряд ли была пелена забытья, я всё слышал, всё видел, но это был не я, и это всё было не со мной.
Перед тем как уйти я увидел в дальнем углу зала Кукловода, хитрый варвар, напоминающий Чингисхана, лукаво улыбался толстой Райе Антоновне, министру горной промышленности. «Имею ли я большую власть чем эта улыбка? – вертелось в моей голове – Забудь, слишком глупо находясь на вершине горы смотреть на небо, важнее смотреть под ноги»
Вечер. Серый цвет костюма сменен на чёрный, озабоченные маски лиц на доброжелательно-пьяные. Ничего важного, кроме алкоголя в нужных местах и дозах. К двенадцати, когда я решил покинуть этот храм лжи, уже мысли в моей голове спутались.
Чёрная сталь неслась во весь опор по дороге, прорезая мокрую осеннюю ночь светом своих фар. Особняк одиноко горел первым этажом. Руки невольно крепче сжали два юных женских тела, мягких, тёплых, два сосуда порока.
Молодой человек, так удивительно похожий на меня, и так спасительно непохожий зашёл со своей компанией в уютный зал, уставленный антикварной мебелью викторианской эпохи. Он так любил удобства в своей жизни, красоту, эстетику, и так любил эту жизнь! Он заслужил, да, три года в сырых камерах, гражданская война, море крови, предательства, заговоры и вот – он пьёт старый французский коньяк…
Пелена опять затянула меня в свои чёрные сети. Кого выбрать? «Все они так похожи, - думалось мне – вот например эта блондинка, Вита, Виолетта, нет так звали одну мою одноклассницу ровно пятнадцать лет назад. Хотя какая разница, отец этой блондинки – коммунист, сидит в тюрьме. Она не сможет ни отказать, ни обидится. Ведь она пришла купить его свободу, продав нечто гораздо дороже…. Главное – не смотри на небо. Не смотри!»
Рука легко и почти механически обхватила её за спину. Губы были ещё вкуснее чем коньяк. Вторая рука уже начала снимать платье. Всё плыло в темном свете тусклого света лампы, в тумане пьяности.
«Виолетта» - шептал кто-то, этот кто-то смеялся, дышал, тяжёло-порочно, потом уставши. Но не я.
Я очнулся на нижней полке плацкарта. Привычное покачивание, стук колёс, гомон детей из дальнего конца вагона – всё это вернуло меня к жизни. Я вдохнул запах. Июль, золотой и жаркий июль стоял на этой земле.
«Он сейчас на даче - ответили мне, когда я позвонил в дверь квартиры №20, второй этаж - если вы по делу – съездите к нему сами. Адрес дать?»
- Нет, я знаю, а вы правда не узнали меня?
Дверь открылась, знакомое лицо, покрытое сеточкой морщин, когда-то бывшее таким молодым показалось, только фигурка осталась точёная-точёная. Да, у моего отца хороший вкус.
- Нет. Вы наверное новый менеджер Энерджайзер-Украина?
Киев. Караваевы дачи, электричка, станция, рынок справа, слева нужный поворот. Как давно я здесь не был! Зелёная дверь была открыта, я вошёл во двор. Так всё старо, так, как в музее - нетронуто. На крепкой железной двери висел новенький видеофон. Пальцем на кнопку. Вот он, родной человек, близкий, постаревший и погрузневший, но с прежним волевым и мясистым лицом, единственный близкий мне человек, после смерти матери.
- Папа! Я не знаю, как я тут оказался, я ничего не понимаю. Впусти. Мне нужно с тобой поговорить.
Ведь я не мог же стать просто так моложе на десять лет, не мог очнуться в поезде, засыпая в собственной кровати, обнимая новое разгорячённое тело возле себя, просто так.
Тяжёлая металлическая дверь открылась, я хотел было броситься обнимать отца, но что-то меня остановило. Лишь страшная резь еле сдержанных слёз прорезала глаза.
- Слишком долгий день, сынок. Даньку вон тоже разморило, он наверху спит. Ты тоже отдохни, а я пойду покурю.
- Ты же обещал!
- Ну и что? Слишком долгий день и я тоже имею право отдохнуть.
С моим отцом иногда бесполезно спорить. Да и мне самому так нужно было заснуть. Неудобный и старый диван показался мне слаще любого ложа, мягче любых перин. Сон затягивал, и я скоро сдался и закрыл глаза.
Когда я снова их открыл солнце било в западное окно моей комнаты. Оно горело ровным огнём на шторе, оно золотило зелёные обои стены. Закат и июнь. В комнате били часы, мерно-мерно, словно ничего не менялось, ничего не случалось.
Мать, моя дорогая мать спала, укрывшись тёплым шерстяным одеялом, словно и не лежала она в дубовом и обитом шёлком последнем пристанище. «Это было со мной – понял я – но и это тоже»
На столе на кухне стоял недопитый чай. Соседи ругались из-за чего то.
Как хорошо вновь оказаться дома. Только бы узнать где он…
30 мая 09 |
