Кто-то придумал мне кару,
Пожизненный срок отмерил.
Я апеллировал с жаром,
И в свой приговор не верил.
Я бил кулаками в стены,
Кричал, прижимаясь к прутьям,
Впивался зубами в вены,
Срывая старые струпья.
Я очень хотел увидеть
Тот суд, что не разбираясь,
Ничуть не боясь обидеть,
Ошибки не опасаясь,
Оправил меня решеткой,
На срок, всем дням моим ровный,
Не выяснив ясно, четко,
А я ли и есть виновный.
Ведь не было же присяжных,
Свидетелей, прокурора,
И нескольких слов неважных
До дикого приговора.
И камеру мне старались,
От сердца всего, уж точно,
Найти, проведя анализ
Среди совсем одиночных.
И в этой тюрьме суровой
Считал я тусклые будни.
Мечталось о жизни новой,
Такой, что уже не будет.
И я рисовал на стенах,
Царапал ногтём картины
О вечных и неразменных
Причинах, побыть счастливым.
И в этих мечтах настенных,
Жилось мне вполне пристойно.
Как будто бы в повседневных
Постскриптумах о покойных
Случилось, что я увлекся,
Царапнул сильней, чем надо.
И камень ногтем рассекся,
Брызнуло светом, как ядом.
Я думал, что стал безумен,
Что разум со мной играет,
Что луч этот мной придуман,
Тюрьма моя не растает.
Но я ковырнул несмело
Ту щель, что сочилась светом
А после взялся за дело,
Почуяв за ней ответы.
Вот я стою ошалелый
И вижу тот мир реальный,
Что я рисовал на прелой
Тюремной стене сакральной.
И стало понятно, кто был
Тем извергом, что упрятал
Невинную душу, чтобы
Я выл в темноте и плакал.
В этот отчаянно стылый,
Кошмарный сырой каземат
Я спрятался сам трусливо,
Боясь что-то в жизни решать. |
