Графика. Искривлённые чёрно-белые контуры. Гиперболизация пространства. Скрипит перо по картону. Чернила. Клякса. Прикусив губу, она тщательно прорисовывала каждую деталь, а я всегда восхищался тем, как из двух или трёх линий у неё получался человечек, дерево или домик. В действительности линий было гораздо больше, но создавалось впечатление, что достаточно двух-трёх линий. Так легко, изящно и просто выглядел рисунок, мозг не анализировал, насколько все эти краткие штрихи отточены и невероятно сложны. Однажды на выставке два бородатых художника восхищенно переговаривались возле одного рисунка. Он ничуть не отличался от того, что рисовала она. Те же линии, контуры, так же легко и красиво, только автор был другой. Я посмотрел повнимательнее. Призадумался. Я пришёл к ней домой и попросил её показать свои рисунки.
–– Зачем? Ты же их видел сотни раз.
–– Я хочу кое-что понять, –– ответил я.
–– Давай лучше выпьем вина, а потом попытаемся выполнить нашу функцию на земле.
Потом я попросил её ещё раз. Она улыбнулась, я ей показался в этот вечер смешным и серьёзным, и сказала:
–– Я их выбросила. Они чересчур тяжёлые, громоздкие, в них нет лёгкости и изящества, в них нет того, что я хочу видеть в этом мире.
–– Но разве не важно то, как художник видит мир, как он передаёт ощущение современного мира даже, если это тяжело и громоздко?
–– Мне достаточно того, что ты пришел, и мы лежим на ковре, попивая вино.
–– Я сегодня был на открытии выставки.
–– А… знаю. Там великие графики. Я видела их работы и после этого выбросила всё. У них такие работы! После них невозможно, что-то сказать точнее, чем они.
–– Но…
–– Молчи…
Ближе к полдню мы вышли из дома, и пошли на выставку. Перед галереей мы попрощались и разошлись в разные стороны. У нас была своя игра, придуманная ею и мы давно соблюдали правила игры. Мы всегда знакомились или выясняли отношения на выставке, разыгрывая какой-нибудь сюжет из отношений мужчины и женщины –– это могла быть реклама, фильм, пьеса, роман, всё, что угодно. В прошлый раз был дезодорант. Я им попшыкал и она с разбегу запрыгнула мне на спину, как дикая кошка.
В позапрошлый раз она заявила, что спала со своим водителем и требует немедленного развода. Я дал согласие, упомянув, что она нашла превосходную горничную.
–– Как?! Лили?!
–– Да, и у неё от меня скоро будет первенец, которого я от тебя так и не дождался!
–– Негодяй! Как ты мог?!
–– О! И это говоришь ты?! Ты, которая не дождавшись мужа дома улетела на рандеву в Монако?! Убеждая, что без Родриго ты не справишься с местными дорогами?! Ты мне уже давно не жена, ты –– аристократка лёгкого поведения!
–– О! Любимый, не будь таким жестоким со мною.
–– О! Любовь моя, поехали в ресторан!
–– Я сегодня же увольняю Родриго!
–– Осталось сказать Лили, что она уволена.
–– Такси!
–– Нравятся ли вам мои цветы?
–– Нет.
–– Вы вообще не любите цветов?
–– Нет, я люблю цветы, только не такие.
–– А какие?
–– Я розы люблю… Ну! Зачем же вы их разбрасываете? Они денег стоят. Зачем сорить?
–– Это не твоё дело. Я мастера люблю.
Но в этот раз мы случайно столкнулись перед картиной.
–– Извините.
–– Извините.
Наши взгляды пересеклись, и мы сконфужено перебрасывались взглядами, пока не начали гипнотизировать друг друга. Мы пытались отвести глаза в сторону, но только виновато улыбались, потом я приблизился и она спросила, не отводя взгляд:
–– Вам что-нибудь здесь нравится?
–– Нет. Хотя я соврал. Вы. Ты.
–– И мне…
Мы обнялись.
–– Мне скучно пойдём ко мне. Они великие.
Мы вышли из галереи. Светило яркое весеннее солнышко.
Мы лежали на ковре и молчали, глядя в потолок. Мы часто молчали. Часто она задавала вопросы, на которые я не мог стремительно ответить. Она достала из пачки сигарету, и я дал ей подкурить. Она попросила:
––Налей портвейну. А лучше сухого.
Я слегка плеснул вина в бокалы и тоже закурил:
–– Музыку послушаем?
–– Сейчас красивая тишина.
Мы курили, потягивали вино и, глядя в потолок, слушали тишину. Мы были расслаблены и безмятежны. |
