Я восхищалась и завидовала: вся жизнь его была посвящена искусству.
Он почти не вылезал из своей студии, увешанной картинами, рисунками, неоконченными этюдами.
(Запомнилось почему-то, как солнечные лучи однажды заглядывали в окна и как яблони нежно белели, заслоняя собой даже небо...)
...Он выманивал меня с улицы, с моей ежедневной прогулки - музыкой. Ставил Вивальди громко-громко, раскрывал окна, прямо в весну - и я понимала, что это зов мне, для меня.
Радостно хохоча (я тогда еще умела радоваться) взлетала к нему прямо под крышу. Он - только что из Японии - тонно угощал меня сакэ, галантно подносил зажигалку к дамской разноцветной сигаретке, тоже японской.
Как мне хотелось - так же, как он, заниматься чем-то своим, мало имеющим отношение к окружающей жизни, быть такой же, как он, отрешенной от реала!..
Мне даже неважно, в сущности, было, чем конкретно заниматься. Просто я терпеть не могла реал. Его экзистенциальность, его излишнюю физиологичность. Его безжалостную хищность, наконец...
А акварели и графика, которые художник тот создавал, были во всех смыслах не физиологичны, они, наоборот, производили впечатление воздушных, невесомых и даже словно бы имели нерукотворное происхождение.
...В наш двор заехал синий фургон, забирающий бродячих животных. Грязные мужики в сапогах голыми немытыми лапами хватали дрожащих собачек с ужасненькими глазами - и запихивали в фургонную пасть. Я знала, что бедных зверушек будут потом усыплять, но все-таки переспросила:
- Их будут усыплять? при помощи укола?
Мужики ржали: уколы денег стоят.
Другие есть, опробованные и бесплатные методы, сказали напоследок измазанные говнищем дядьки.
...Я рассказывала ему про фургон, а он морщился. Он был художник. Грубая проза жизни была ему отвратительна и чужда.
Спустя двенадцать-четырнадцать лет я, наконец, кое-как приспособилась: от реала обособилась, как и мечтала.
Реал теперь у меня занимает именно то место, которое ему и следует занимать. То есть - фон, задник, задняя кулиса.
Нет более ни просьб, ни претензий к реалу,
а также надежд, которым все одно не суждено сбыться. |