Ей было смертельно скучно. Какие-то сутки в городке, а она, казалось, уже насквозь пропиталась его серостью и ничем-не-примечательностью. Дом, как она и предполагала, оказался построен по ужасному проекту – взять хотя бы сразу 3 проходные комнаты и жалкие потуги на оранжерею. Про расположение остальных комнат и амбиции хозяев думать и вовсе не хотелось. Впрочем, для неё это не имело никакого значения – ей было не впервой делать из дерьма конфетку, благодаря именно этому таланту её дизайнерские услуги ценились столь высоко. Причём ценились как в прямом, так и в переносном смысле этого слова – по московским меркам она зарабатывала очень даже неплохо. Она решительно поднялась из мягкого кресла и отбросила газету, которую просматривала с откровенно брезгливым видом на странице с анонсом проводимых мероприятий.
- Выставка, так выставка. Всё лучше, чем плесневеть в этом вшивом номере, – привычно подумала она вслух.
***
Он был счастлив. Наконец-то его картины увидели свет – годы безвестности позади: его ждут слава и богатство. Воображение уже рисовало радужные виды безоблачного будущего. Он вновь окинул взглядом залитый светом выставочный зал и удовлетворённо улыбнулся. Картины глядели друг на друга со всех стен и стендов, и возникало ощущение, что вы находитесь во сне у наркомана. Хаотичные яркие пятна перекликались с неожиданно точными геометрическими фигурами, а игра светотени оживляла полотна, создавая иллюзию движения.
Редкие посетители медленно переходили от картины к картине и их лица выражали что угодно, кроме восхищения. Но наш художник этого не замечал – он упивался своим звёздным часом.
***
- Ли, – раздалось откуда-то слева. Она резко обернулась и машинально пожала протянутую ей руку. - Вам нравится?
Она чуть было не сказала «нет», но вовремя поняла, что перед ней, скорей всего, и находится автор всей этой мазни, беспорядочно развешанной на обшарпанных стенах. Изобразив на лице полу улыбку, она сухо ответила «да» и повернулась обратно к картине. Её несостоявшийся собеседник ещё некоторое время помялся в нерешительности, но, поняв, что продолжения разговора не будет, тихо отошёл.
На фуршете по случаю выставки, куда она после недолгих колебаний всё же заглянула, он материализовался в её личном пространстве вновь и протянул бокал белого вина. Она ехидно отметила про себя, что он выглядит, как типичный художник: небрежный, немного запущенный – его так и хотелось переодеть и накормить - такой тип мужчин её всегда слегка умилял. К тому же ей предстояла бесконечная неделя в этом никудышном городке, пока будет готов проект, и она сможет вернуться в Москву. «Почему нет?» - подумала она и, приняв бокал, медленно произнесла: «Ольга».
***
Он отчаянно скучал. Пытался писать – ничего не вышло. У Дали тоже бывали кризисы, успокаивал он себя. Едва закрыв глаза, он видел её лицо – такое нежное, такое беззащитное. Достаточно ли недели вместе, чтобы осознать - тебе нужен именно этот человек? Если вы думаете, что нет, то вы глубоко заблуждаетесь. У него было ощущение, что его поиски – творческие и душевные – наконец завершены, и он обрёл её – свою Музу, свою Галу, свою Совершенную Женщину. Он будет псом у её ног, он будет стеречь её сон и охранять покой, лишь бы она не прогнала его, лишь бы не отвергла его большое светлое чувство. Она нужна ему как воздух, он не может без неё жить – это стало совершенно очевидно. На седьмой день после её отъезда в Москву он собрал свои картины и поехал вслед за любимой в неизвестность большого города.
***
Отчёт был готов вовремя. Командировка прошла успешно, заказчиков устроил разработанный Ольгой проект, и отдел моделирования приступил к его реализации. Премиальные за подписанный контракт плавно перетекли на счёт Ольги в банке и пополнили довольно круглую сумму, уже находившуюся там. Она была довольна собой – ей даже не пришлось скучать в этом несчастном городке – мальчик с выставки был довольно мил и разнообразил её досуг. У неё язык не поворачивался назвать его художником – она достаточно хорошо разбиралась в искусстве, и его рисунки не повесила бы даже у себя в туалете.
- Да и кличка смешная – Ли, это же надо было додуматься так переиначить нормальное греческое имя Леонид, – Беседовала она сама с собой, собирая финальную документацию. Она забыла о нём сразу же, как самолёт оторвался от взлётной полосы – Ольгу ждала её прежняя жизнь, и провинциальным Ромео в ней места не было.
***
Он мялся у заветной двери в холодном подъезде более получаса. Роза, купленная на вокзале, покинуто лежала на облезлых перилах и искренне недоумевала, почему она оказалась в таком положении. Баул с картинами терпеливо ждал, когда его, наконец, занесут в квартиру. Если бы он мог говорить, Леонид услышал бы много о своей способности принимать решения и претворять их в жизнь. Наконец, палец надавил на звонок, раздалась мелодичная трель, и после недолгой паузы дверь, наконец, приоткрылась. Ли задохнулся от радости – перед ним стояла его любимая, он шагнул, было, к ней навстречу, но остановился, натолкнувшись на её взгляд. «Что вам надо?» - её голос, её родной голос, говоривший ему слова любви и нежности, теперь был колючим и холодным, даже злым. «Не беспокойте меня больше». Дверь захлопнулась. Ли постоял ещё некоторое время, пытаясь осознать случившееся, потом повернулся и побрёл вниз по ступеням.
Картины и розу утром забрал дворник.
***
Ей никто не звонил много лет. Это неудивительно, если учесть, что детей она так и не завела, и в свои восемьдесят была совершенно никому не нужна. Дни и ночи тянулись, как две нити, протянутые из ниоткуда в никуда и сами забывшие, зачем и когда они были протянуты. Поэтому она даже не сразу поверила, когда услышала резкий звонок в дверь. «Кто там?» - недоверчиво спросила она, разглядывая через дверной глазок незнакомого мальчишку в форме почтальона. «Бабушка, вам бандероль» - нетерпеливо произнёс мальчик, переминаясь с ноги на ногу. Ольга открыла дверь, расписалась, и занесла продолговатую коробку в пыльный зал. Включив свет, долго разглядывала печати, крутила коробку в руках, трясла, прислушиваясь к звукам внутри. Обратного адреса не было. Наконец, она вскрыла бандероль, и на стол выпал свёрток. Неверными старческими руками она медленно разгладила холст… с картины на неё смотрела она сама.
Пронзительный взгляд холодных серых глаз, презрительная усмешка кораллов губ, исказившая правильные черты лица… Несомненно, это была она – но кто художник? Почему на этой картине она выглядит столь живой, столь яркой, столь любимой? Кто запомнил её, кто пронёс эту память сквозь года?
Память молчала. |
