-Летучая мышь, когда висит кверху ногами - ссыт себе на голову. Это отпугивает паразитов, которые днем пытаются присосаться к летучим мышам. Попробуй проделать то же самое. Это действенный метод, - говорит Павел, прикуривая вторую сигарету от первой. Мы стоим под крышей металлической остановки. Хлещет дождь. Пахнет поднятой каплями пылью.
Мне тяжело стоять, ноги, спина, руки болят. На мне сидит паразит, невидимый для глаза, но ощущаемый телом. Настя не верит мне, говорит, что я просто устал. Переработал. Я говорю ей то же самое, когда не хочу ебаться. Возможно, этим я и привлек к себе внимание паразитов. Я их сам позвал. Единственный, с кем я могу об этом говорить, это Павел. Он святой, иногда спускается на землю, чтобы меня проведать. Несмотря на то, что он курит одну за одной, никогда в жизни не бегал, и прожил уже почти тысячу лет, выглядит он бодрячком. Паразиты не нападают на святых. Они нападают на тех, кто слишком низок, чтобы не спровоцировать того главного, кто заботится лишь о принцах.
Не помню, как я познакомился с Павлом. С памятью у меня совсем плохо. Когда я жил в Саратове, я очень часто злоупотреблял и потому добрую часть своей жизни позабыл. Этому есть простое научное объяснение – сработала защитная функция мозга, иначе я бы сошел с ума.
-Я не знаю, кто их создал, но точно не он, - Павел показывает вверх пальцем, - возможно, они с другого измерения или же их вывели люди.
Чтобы поссать себе на голову, надо лечь в ванной, схватиться за член и направить струю в соответствующем направлении. Нужно закрыть рот и глаза. Глотать свою мочу омерзительно. Если моча попадет в глаза, их сразу же нужно промыть.
Я скидываю одеяло, встаю, надеваю шлепанцы. Иду в ванную.
Ванна холодная, да и вообще неприятно в нее ложиться. Но любое лечение неприятно. Надо терпеть. Хочешь быть здоровым, надо терпеть.
Павел сидит на стиральной машинке. Он расстегнул джинсы - свисает дряхлый живот. Павел читает книгу, бьет пяткой по стеклу машинки. Возле него лежит что-то наподобие жезла, искривленная палка с ручной резьбой, покрытая чем-то напоминающим лак. Павел никогда ни в чем не сомневается и ничего никогда не боится. Вот только ангелом он все-таки не стал. Святой, но не ангел. Он сильно любит некоторые мирские вещи. Любит клубничное варенье и нефильтрованное пиво, любит долму и любит свекольный борщ.
Я стараюсь расслабиться. Слышу, как внизу ругаются соседи, слышу, как Настя щелкает фотоаппаратом, стараясь запечатлеть комнату восьмого апреля две тысячи седьмого года, завтра она будет стараться запечатлеть комнату девятого апреля две тысячи седьмого года. В старости мы будем жить воспоминаниями нашей комнаты в двухтысячном году.
-Полное говно, - говорит вслух Павел, - он что, вообразил себе, что все именно так? Какой осел. Лучше бы о курах писал.
Это он о Пелевине. Мне его последняя книга тоже не понравилась, и предпоследняя тоже, и «шлем ужаса» и вообще, он сдулся, как резиновый шарик, у себя там в Америке. Советский Союз этот шарик накачал, а Америка, это сучья Америка, его сдула.
-И еще эта реклама, аж читать противно.
Настя делает еще один кадр, я слышу соответствующий звук фотоаппарата. Никто и никогда не фотографировал каждый день свою комнату. Вот тут вчера упала ручка, тут она пролежала до утра следующего дня, а тут упаковка от прокладок, она лежала там почти неделю. Это очень увлекательно. Будь я сейчас поживее, я бы тоже этим занялся. Но паразиты, меня одолевают паразиты.
Я направляю струю мочи себе в лицо. Она теплая и вонючая. Ярко желтая – я сегодня ел соленую рыбу. Слышу характерный звук крыльев, он становится все громче и громче. Потом резкий удар, что-то рвущееся и безумный крик, оглушающий крик, страшный крик. Мне становится страшно. А ванна такая холодная, я чувствую запах своей мочи, лицо горит, а ноги мерзнут. Я открываю глаза, хватаю ртом воздух. Занавеска надо мной оторвана, перекладина сломана. Пространство возбуждено движениями, как член руками.
-Вот посмотри, какая сука, - Павел ногой стаскивает с жезла что-то омерзительное, похожее на небольшого птеродактиля. – Сколько он с тебя кровушки попил, а?
Павел толкает рукой меня вбок. Я обтираюсь полотенцем. Паразит еще живой, двигает своими крылышками, но взлететь не может из-за раны от жезла в волосатой спине.
-Я хотел, чтобы ты его сам, я думаю, тебе это будет приятно, - говорит Павел и улыбается так, будто хочет меня в чем-то подъебнуть. Я надеваю шлепанец и встаю им на голову паразита, тот истерично начинает махать всеми конечностями и крыльями. Держась за ванную, я подпрыгиваю и всем своим весом опускаюсь на голову паразита. Голова лопается, череп раскалывается, кровь течет по кафелю.
Замираю, слышу, как Настя идет в нашем направлении. Стучит в закрытую дверь.
-Эй, ты там с ума сошел, что ли? Хочешь, чтобы снизу пришли? Ты что там делаешь?
Я не могу ей сказать, что убиваю паразитов, она меня не поймет. Она любит действительность такой, какая она есть, не зря же она так любит фотографировать.
-Ничего, милая, ничего, просто поскользнулся, - отвечаю я ей
-Ты можешь его с собой забрать? – спрашиваю я потом Павла. Тот отрицательно машет головой. Настоящий предатель.
-Тебе придется самому его прятать, лучший способ разрезать на кусочки и смыть в раковине, - задумчиво говорит он.
-Но у меня нет ножа, - возражаю я.
-Тогда тебе придется разгрызть его, - смеется Павел.- Тебе придется это сделать. Иначе она все увидит и тогда тебе не поздоровится. Мне представить страшно, как она в тебе разочаруется…. Сережа, Сережа, ведь это аморально, будет кричать она.
Я начинаю злиться. Я пучок злости. Я говорю ему, чтобы он замолчал, чтобы он прекратил смеяться. Сейчас не до смеха. Он не перестает, я бью ему пощечину. Только для того чтобы отрезвить, услышать меня. Это действуют, он перестает смеяться. Гладит красную небритую щеку.
-Это нормально, - говорит он, - когда к тебе возвращаются силы, ты становишься злым. Именно поэтому на тебе и сидят всегда паразиты. Ты больной, Сережа. Тебе лечиться надо.
-Да пошел ты на хуй, - неожиданно кричу я ему, брызгая на него слюной. Он чуть отстраняется и кричит мне в ответ.
-Больной придурок. Чтобы я еще хоть когда-нибудь.
-Да пошел ты на хуй, святой.
-Да ты больной, я как многое повидавший тебе говорю, успокойся, придурок, успокойся, хули ты завелся, как баран.
Настя ломится в дверь. В руках у нее, наверное, уже нет фотоаппарата, в руках у нее теперь таблетки или укол. Ей нравится, когда во мне сидит паразит, когда мне ничего не хочется, кроме того, как лежать с ней на кровати и смотреть этот дурацкий телек. Она сама паразит. Паразит.
Павел взмывает вверх. Оживший птеродактиль прыгает мне на спину, впивается в меня, пропадает. Я падаю лицом на кафель, вижу сквозь приоткрытую дверь, как удаляется в комнату Настя, вижу ее тапочки – головы плюшевых собак. Слышу, как щелкает фотоаппарат, чувствую, как с губ по щеке течет слюна. |
