Андрей никогда нигде не работал.
Тем летом ему было двадцать три года, он носил смешную олдскуловскую одежду и учился в консерватории по классу фортепиано. Познакомила нас общая подруга – будущая оперная певица – Ева – в прошлом Оксана. Мы разговорились о музыке. Причем о классической. Причем я в ней совершенно не разбираюсь.
Мне было двадцать два и то, чем занималась я, тоже нельзя было назвать настоящей работой. Я сидела в офисе так называемого рекламного агентства за проценты от приведенных клиентов. Зарплаты у меня не было. Поэтому перебивалась я съемками в рекламных роликах. Весной даже снимались в Ялте, и я была в главной роли.
Я располагала тоннами свободного времени, друзей и поклонников. Люди со странностями, которые лепились ко мне со всех сторон, создавали некий загадочный нескучный мир, наполненный тайным смыслом. Этот мир, как разноцветный психоделический клубок, каждый день можно было потянуть за ниточку и раскрутить из нее развеселую историю. Душевные разговоры на лавочках под шелестящими листьями перемежались приступами смеха на распахнутых в ночь окнах балконов. Стремительные взгляды, полуулыбки, понимание без слов и полное равнодушие к бурлящей вокруг общественной и светской жизни.
У нас была своя собственная.
Андрей, худой, как макаронина, изящно и легко запрыгнул в спагетти моего мира. Озаряя окружающее пространство своей вечной чеширской улыбкой, он никогда не унывал, а его почти прозрачное тело упруго звенело вдохновением.
Мы потянули за ниточку и стали дружить. Андрея окружали еще более странные личности. Один из них – Пятак – имел даже отношение к музыке – он устанавливал саунд-системы в автомобили. Второй – Аксель – падший белокурый ангел в вечной погоне за девушками и постоянно по этому поводу несчастный.
Иногда вдвоем, чаще с Пятаком, Акселем и другими ребятами, мы ездили купаться на озеро, смотрели фильмы, рубились в теннис о кирпичную стену или просто бродили по городским паркам, занимаясь кучей дурацких вещей. Когда становилось прохладно, мы заходили к Андрею пить чай. На стенах крошечной кухни висели связки лука и разноцветные прихватки, возле мягкого уголка стояли корзины с яблоками, грушами и сливами, привезенными с дачи. Пахло травами и малиной, наши лица заливал теплый желтый свет. Обычно я занимала самое уютное место около большого старого холодильника и просила себе вишневого варенья, которое потрясающе готовила мама Андрея. Родители спали в дальней комнате, а мы сидели и дули на ароматную чайную гладь. Мы болтали, смеялись и слушали фанк. Андрей подпевал своим скрипучим голосом.
Мы были на одной волне. Мы были сообщниками. Каждая минута, каждая секунда, прожитая в тогдашнем мире-клубке, наполняла меня животным восторгом.
Мы не жили, а резвились.
Я ловила кайф, осознавая, ощущая существование Земли, свое дыхание, энергию, гармоничную работу своих клеток. В метро, на улице, засматриваясь на чьи-то изумительные лица, походки, челки, детей, кошек, - я восхищалась и поражалась самому факту существования всего живого. Мне хотелось жить вечно.
Через какое-то время лето закончилось и мы с подругой пошли выбирать ей осеннее пальто. И вот она уже вертелась перед зеркалом, облаченная в зеленое великолепие, и о чем-то спрашивала меня, а я стояла и ошарашено теребила ценник.
У меня совершенно не было таких денег.
А еще мне отчаянно хотелось на Кубу.
И вот я стала искать настоящую работу. И нашла. Я была одета, обута и побывала в двух странах. Куба все еще была недостижима, зато это стало предметом для разговоров с моими новыми сообщниками – трудоголиками. Мы обсуждали карьеру, тренинги, графики и концепции. Мы вместе ночевали на проектах.
Я почти перестала видеться с друзьями. А во время наших редких встреч холодно думала: «Бездельники».
Прошел год. Мне перестали сниться сны, мне стало безразлично, во что я одета, и что город покрыт чудесным белым пухом. Я научилась гасить крамольные мысли о свободе и новое понимание «системы» - ведь я сама стала ее частью. Важным стало одно – подготовить очередной проект вовремя.
Однажды я, как обычно, возвращалась домой на последней маршрутке.
Мертвые глаза, деревянное тело, а мозг лихорадочно составляет план следующего рабочего дня. И вдруг я почувствовала чей-то взгляд. Подняла голову – Андрей. Он улыбался, как всегда, а глаза его весело блестели.
- Кристинка, привет! А я тебя не узнал, – он стал протискиваться ко мне сквозь людей.
- Привет, - я приподняла лицо, чтобы не так заметны были темные круги под глазами.
- Как давно мы не виделись! Как ты? Как работа?
- Нормально. Только устала немного.
- Слушай, поехали завтра с нами. Мы с ребятами собрались покататься на лыжах.
Лыжи. Я глянула в окно. Падал свежий снег, сверкающий в лучах фонарей. Я обожала лыжи – несешься вниз, как безумец, на свой страх и риск!.
- Нет, не могу, - мрачно пробормотала я, - завтра буду работать допоздна.
- Так завтра же выходной!
- У меня проект, понимаешь.
- Так идем сейчас ко мне – у меня с собой Озон – ты же его любишь.
- Да нет, Андрей, извини. Мне завтра рано вставать – и вперед за орденами.
Я замолчала и попробовала вспомнить, когда последний раз видела хоть какой-нибудь фильм. Давно. Сколько людей обижаются на меня, что я не могу с ними встретиться, сбрасываю звонки и не отвечаю на сообщения. Много. Когда я в последний раз что-то читала? Писала стихи? Покупала платье? Нормально спала? В смысле без рабочих звонков в три часа ночи. Нормально кушала? Что-нибудь еще, кроме пиццы в десять вечера с доставкой в офис. Думала о чем-нибудь, кроме работы? Видела сны? Занималась сексом?
Секс….Кирилл.
Неделю назад у него был день рождения. Я заявилась в полчетвертого утра, лохматая, с тяжеленным ноутбуком, сильно похудевшая и смурная. Улыбаться не было сил.
Наутро, собираясь на работу, я стояла перед зеркалом и думала:
"Пальцы всосаны стационарной клавиатурой я надуваюсь ничем и сейчас лопну и превращусь в ничто никто не поможет никто не понимает я сама тоже офисы ненавижу стены стационарный монитор обязанности цели бля отчетность мотивация мой затраханный самой собой мозг как я ненавижу тебя отключишь на секунду пожалуйста - эт оплохо ничего не хотеть делать??? Я жду вы скажете – нееееее нармальна – иногда такое бывает у всех – но оно не отпускает это иногда оно теперь не прячется под моим гигантстким усилием воли оно наступает на колени и ждет резких изменений и тока тогда – нажравшиьс в который раз моего адреналина оно пошлет улыбку моим мозгам - я скажу вам это хуже той скуки что была две недели перед этим это бля катарсис по полной"
Прошло еще пол-года. Мое горение на работе сменилось полнейшим к ней равнодушием. Никаких эмоций, никакого интереса. Зато все сильнее хотелось свободы, неба, бесшабашных людей, бесцельных шатаний по Киеву.
Главное было – поверить в возможность обретения себя вне комфорта и обеспеченного будущего.
Я смогла. Я уволилась.
Первых десять дней было страшно. Постоянное и неотступное чувство вины накрывало тяжелыми черными кирпичами. Мне казалось, что я слишком поздно просыпаюсь. Бездельничаю и трачу время зря. А главное – с каждым днем крепчал иммунитет к работе.
Но все прошло. Светило солнце, машины наперегонки с птицами носились по расцветающему зеленому городу, окутанному сладким запахом акаций. Даже продавщицы заулыбались. Нагрянула весна.
Мне говорили: «У тебя глаза светятся, как у кошки». Я улыбалась в ответ – ведь я и чувствовала себя, как новая кошкина жизнь.
Как-то поздним вечером я приехала к Андрею в консерваторию. За окнами горели огни большого города, никому не хотелось спокойствия.
Андрей как раз готовился к экзаменам и много репетировал. Консерватория закупила огромные шикарные рояли. Совершенно новые. Это было как знак. Их золотые лапки внизу были еще завернуты в целлофановые пакетики.
Я достала недавно купленную книгу Селинджера, села на стул, вытянула ноги и стала читать.
Пальцы моего друга бешено бегали по клавишам, воспевая вновь обретенную свободу. Музыка возносилась и обрушивалась на меня бурными эйфорическими потоками, вливаясь в мои новые мысли и мечты, смывая толстую корку офисного смога.
Она была прекрасна, необъятно прекрасна.
- Что это? – спросила я.
Андрей счастливо улыбнулся, хватая от напряжения воздух.
- Тебе понравилось? Это такой этюд. Его играют, нажимая только на черные клавиши.
Нажимать только на черные клавиши, чтобы достигнуть совершенства. Это тяжело. Но звучит красиво. |