нельзя врать чайкам. Табу!
их воздух и так переполнен нашим безразличием.
боль. Их боль не закрасить. Не приукрасить и их тревогу. Она есть единым и всепожирающим криком всех пластмассовых глобусов! Бабий вой возле пепелища...
именно тогда, и срываются в моря монолиты палуб, капитанские фуражки, и никем не услышанные молитвы. Прощаются они вскользь, а памяти хватит на бесконечные мили подвенечной хвои. Воздух перекрыт!
крылья на счастье. Чтобы скрипела утренняя мозаика. Чтобы снились сны, и приходили бы наяву мои дети. Ты спросишь мое имя. Брось! Теперь, ты сама все знаешь. Этих букв еще не придумали. Этим почерком определяют в глухой запас. Слишком все завтра...
нервная дрожь и агония скрипичного зала. Камнепад. Олово разлитых границ. Звуки Му. Крысиные газеты и мармелады в мертвом горле. Автоматически удовлетворенные шагающим Питером. Широко переступая. Через кромки луж. Через стоптанные подковы. В детские классики. В запекшиеся мешки. Видениями. О! Знамением. Еб! Сменки-пересменки. Остров Мамонова. И тело, как сметана...
и, не дай сбить его дыхание. Майк, врубай шестую! |
