Слушай, Егор! Давай затопим буржуйки и починим старый дедов примус! Огонь весело заиграет на стенах, и начнет нас грузить бесконечной историей до ре ми фа соль ля си. О том, как здесь было миллионными годАми до этого. Как сидели они перед ним на коленях, и жевали хрустящие москитные головы. Как поднимали упрямые брови, крутили шеями-пнями, и делали вид, что перестают быть четвереньками. А, по углам, ему слышалось бу!бу!бу!бу!бу!бу!бу!бу! Это самые смелые уходили прочь. Уползали на Север. Чуть позже, настали им их барабаны. Теперь оплакивать стали под ночное биение натянутых прожилок. Женщины становились в круг, и нарезали на своем теле аккуратные колышки. Ставили насечки. Так появился календарь…
А в пятницу делили добычу! Кому заднюю часть, кому переднюю, кому ошеек, а кому тяжелые распухшие яйца. Детей кОмкали, и пихали в них меховые пружины. Брали под мышку, и пытались им сказать. Неторопливо. С – ы – н. Гораздо реже, и, в полголоса, Д – о – ч – ь. Не выходило. Звуки срывались, и, рыча падали в горные колодцы…
БылА там и трапеза. Жарили они, и парили, тянули ветра за шиворот, голодно сцеживая в яму остывшую молочную кровь. А кости оставляли собакам. Много потом, улыбнется им Колумб, покачает головой, и подарит на память сладкие королевские тосты. Но, тогда, еще не было ГЕнуи…
К вечеру, обычно, все расходились. Оставались только тени, и тени их теней, медленно тлеющие на высоком разбросанном небе… |
