-...розы в том году цвели аж до самых холодов. Снег, помню, уже выпал, а они еще стоят - красные, желтые, розовые. И мои любимые - черные. И жалко их так стало. Сердцем чувствую, холодно им там. Просятся, зовут. Но я тогда не поняла, чего именно-то им надо. Пошла и срезала их ножом. Все до единой. Принесла и в вазу их горемык, в водичку теплую. И не понять мне, что мертвые они уже. А как поняла, страшно вдруг стало...
-Тише вы, Анна Михайловна, разбудите всех!
В наступившей тишине стало слышно, что где-то поет петух. А потом, уже ближе, завыли собаки.
-Анна Михайловна, продолжайте, пожалуйста.
-... собрала я их все, связала. И в церковь к батюшке, пусть посмотрит, что к чему. Он-то получше всех нас видит и разбирается во всем этом. Вышла я тогда на улицу, смотрю, а погода начала меняться. Небо тучами заволокло, будто в чай молока плеснули, затуманилось. И дождь накрапывает, мелкий, но спорый. Я шаг от страху прибавила, так бегом и добралась до церкви. Стою, а войти никак не решусь. Держит будто что-то за руку. И вдруг голос слышу мужа своего покойного Алешеньки: " Ты, Аннушка, свечку за меня сегодня не ставь. За здравие лучше". А я всегда, как муж говорил, так и делала. По-другому никак, грех по-другому - то. Так и в этот раз поступила, все как он сказал. Зашла, помолилась, свечу зажгла. А тогда уж и к батюшке прямиком. А он посмотрел и сразу все понял. Сразу, от начала и до конца, как будто знал уже, ну или сказал кто. Я и не удивилась, давно же все говорили, что он может и не такое...
-... заглянул он мне в глаза и стал говорить что-то, что я и не поняла. Как во сне была, ничего не упомнила. Розы вырвал и бросил в угол куда-то. А потом водой все окропил и сказал, чтобы я уходила. В ту ночь немцы к нам в станицу пришли. Жечь все стали, грабить. Почти всех тогда и убили, а я вот осталась. Живу до сих пор. Устала даже. И кажется мне иногда, что это я тогда умерла, а не цветы. Что это я мертвая стала.
Сказав это, Анна Михайловна умолкла, а старушки, соседки по койкам, еще долго ворочались, каждая думая о своем. |
