Я аккуратненько, по стеночке налил вино в стакан. Поднял стакан вверх, на уровень глаза, посмотрел, как играют лучи лампы в рубиновой глубине стакана. Действительно красиво. Рубиновая жидкость нежно переливалась золотистым цветом. Здорово. После я поднес стакан к губам, глубоко вдохнул, аромат винтом врубился в мой мозг, и немедленно выпил. Я прикрыл глаза, откинулся назад. Открыл глаза, вкатило. Веранда изменилась. Зашатались стены, слились в тумане буфет и обои, упал в воду звон вилок и стаканов, голоса вокруг померкли, мир затих и отстал, остался на поверхности, а сознание рухнуло в собственную глубину, будто бы и было там все это время. Крепко и здорово. Я задушевнейши рыгнул, откуда-то снизу раздался одобряющий смех и гул.
Действо происходило на даче. Громче всех смеялся Андрей.
“Кабан, сука, нажрался – это ж видите ли какое дело, стакан красного человека в чувство привел!” – Андрей, легко ударил по столу ладонью и еще раз заливисто просеялся. К нему присоединились другие: Чикин, Эльф, Каленка, Даня, Димон и любовь последних пары лет Андрея и всей моей весны Маша. С Машей мы познакомились ровно год назад. Празднуя в октябре ее день рожденья. Уже потом, зимой мы начали, регулярно встречаться и трахаться. Потом расстались. Где-то в начале лета. Маленькая, но очень стройная блондинка, с пышной грудью и волосами ниже жопы. Её смех меня, даже чуть-чуть обидел. Я сгруппировался. Подтянулся поближе к столу, подпёр голову правым кулаком, закрепленным в локте, и с прищуром ответил: “ну, во-первых, товарисчи, не надо мне, вот тут, понимаешь орать, “стакан красного, стакан красного!”, и до стакана красного я уже кое-чего внедрил. А чего? - три-четыре литра шнапса, никому не вредили! Сам Иисус Христос, бадяжил из воды вино! Между прочим, тоже коммунист и член партии…”
Маша посмотрела на меня, бойко и больно, победно. Так смотрят на бывшего друга попавшего в лёгкую неприятность. Это вдвойне обидно. Хотелось назвать её сукой, плюнуть, но я был достаточно трезв. Собрав разум в кучу, я сумел выпустить: “Ну, дык, ёлы-палы…ой…”. Все вокруг ёще раз рассмеялись. Ну и славно. Я вновь опрокинулся на кресло, правой рукой нащупал на буфете карий, точнее цвета собачьего дерьма, берет, в который по образу бельгийских военных “обул” голову так, что один из краев находился на уровне разреза губ. Я встал. Плеснул в стакан ёще красного, размножив блеск вина на двадцать граней, я ёще крепче прищурил глаз: “Господа! Есть мнение. Мы, ну я и вы, уже выпили за дни рождения, за все хорошее, да и вообще за многое. Даже (я поднял палец), не без моего влияния, за здоровье нашего славного президента! Однако мы, я и вы, не пили за нашу литературу, а ведь она, товарищи, есть необходимейшее условие для существования и развития наших жизней. Так сказать нашего естества… Каленка, сволочь, не перебивай!.. Так вот, но литература это не только Пушкин и Гоголь, далеко не только, это еще огромнейший пласт контр-культуры, о которой, более чем уверен, мало кто из вас знает. Предлагаю, за контркультуру - ура!”. Чокнулись, выпили, я вино, они водку. Опустошив стакан, я рухнул в кресло. Хрустя огурцом, Маша сказала: ”Отжег Никусь. Ты вот про литературу говорил, а можешь мне какое-нибудь стихотворение прочесть, а?”.
Я звучно цокнул языком, правой рукой нащупал, лежащий томик Пушкина, специально припасенный для этого случая, знал, что эта сучка попросит когда я буду в таком положении. С душой, но без лишней силы, кинул его на стол: “Выбирай Машенька, любое…”.
Машка по лисьи улыбнулась и самодовольно произнесла: “А наизусть?”.
Я расплылся в улыбке: “А наизусть, сразу после минета.”.
“Ааа…” – на долю секунды повисло молчание.
И тут же, я его заполнил: “А иначе никак!”. После, окончательно предавшись, хмелю, я повис в кресле, еще раз улыбнулся и расправил ус.
И вновь повисло крепкое молчанье.
Андрей, сжал губы, затем медленно произнес: “Если бы ты, выблюдок, был в более вменяемом состоянии, въебал бы так, что ты, гнида, упал и не встал, понял сука?! Я тебя мразь, за эту женщину, убью блядь, ты понял блядь?!”.
Я ещё раз крутанул ус. Андрей единственный из здесь сидящих не знал, что я ебал его женщину. Да и вообще. Ругательство Андрея докатывалось до меня волнами. Мой взор плыл по веранде, пытаясь зацепиться за что-либо, но тщетно, изображение плыло, убегало, меняло форму и размер.
Я закрыл глаза: “Андрей, Андрей… Ты как бы это сказать, можешь мне двинуть… Я бы даже сказал, давай двинь, въеби! Только, (я совсем расплылся в улыбке) сделанного не воротишь…”. Я засмеялся, да дак противно, что мой голос перешел в кашель.
Андрей сел, закурил: “Все, ясно с тобой, протрезвеешь - поговорим.”
“Блядь, да ладно вам, вот нашли причину посраться, не видишь, что ли, что Коба совсем партейным стал? ” – Даня схватил последний огурец в банке.
“Ага, ему еще теперь вина партейного налить!” – Андрей громко засмеялся, но уж слишком показательно, - “ну, Кобыч, давай уж поведай чего, раз такое дело!”.
Я собрал силы, пошатнувшись, поднялся: “Тих-тих-тих, балтийцы стоят… Граждане пойду-ка я лучше на улицу… подышу-с.”
Я, покачиваясь как бык, задевая стулья, вышел на крыльцо. Нечего не хотелось, было и так хорошо. За спиной что-то шумело, шваркало. Я сел на ступеньку и вновь прикрыл глаза.
6-8.12.2006 |