Мой Артёмка
У меня в детстве (когда я ещё жила с мамой) была игрушка. Мягкая. Собачка. Или может, это был медведь? Он был красивым (для тогдашней меня) и я звала его Артемом. Хотя нет, я звала его Артемкой. Честно сказать, у меня больше не было игрушек. Ни кукол, ни машин, ни плюшевых мишек-заек-собак. У меня был только мой Артёмка.
Когда мне было четыре, я очень хотела стать доктором и испытывала всевозможные методы лечения именно на нем. В пять лет я пошла в школу и захотела стать учителем. Я рассказывала Артемке все то, чему хотела его научить.
Мне было ужасно не интересно в школе, там рассказывали, как надо писать, читать и считать, но мы то с Артемкой уже давно все это умели. Больше всего на свете я любила читать ему книги. В доме бабушки, где мы жили тогда, были только женские романы и детективы. Артемка их не любил. Там не было ничего нового для нас. И тогда я записалась в библиотеку.
Соседи, узнав об этом, ругали мою маму - у ребенка ведь нет детства, а надо сказать, что когда мне исполнилось четыре, и я стала самостоятельно ходить в библиотеку за книгами - маме было всего 17 и по сути (это я сейчас понимаю) она сама была ещё ребенком. Мама отмахивалась от соседей и гордилась, что я такой "ранний ребенок".
В 19 она сбежала из дома с директором бродячего цирка, я была благодарна ей за то, что она взяла меня с собой. Если бы не одно но... Меня увезли из дома ее родителей ночью, когда я спала, и я не взяла с собой Артемку. Мама была мастером спорта по художественной гимнастике и в цирке ей нашлась работа акробатки. А у меня началось "детство" - чтобы компенсировать свое невнимание ко мне и то, что из-за постоянных переездов я не ходила в школу, она заваливала меня игрушками и учебниками. К восьми годам я прочитала все учебники средней школы. О, как я жалела, что моего Артема нет рядом. Все эти тупые пластмассовые куклы Барби совершенно не могли понять того, что написано в книгах. Им хотелось только новых нарядов и красивых украшений…
Однажды после представления я раздала все свои игрушки детям. Тогда Алик впервые ударил меня. Алик – был директором труппы и спал с мамой в одной кровати. Он кричал, что я глупая маленькая сучка, что я даже представить себе не могу, сколько стоят все эти игрушки, что я ничего не умею кроме чтения дурацких книжек, и что вообще я не заслуживаю таких красивых кукол. Я не плакала и не просила прощения. Алика это ещё сильнее разозлило, и он ударил ещё раз, так, что я не смогла вставать с постели и ходить в библиотеку несколько дней до тех пор, пока мы не переехали в другой город…
Я плохо помню, в каких городах мы были. Летом мы жили в фургоне, а зимой снимали квартиры. Я помню запах этих квартир – вся труппа собиралась у нас, мама готовила еду, все пили пиво и курили траву. Я знала, что все они употребляют наркотики и слишком много пьют, однако меня не трогали, и я даже могла тайком вылазить на улицу. Я любила гулять одна, особенно в сумерках осенью, когда она уже почти превратилась в зиму. Я просто бесцельно бродила по улицам, рассматривая все вокруг. Меня никогда не затрагивали, я умела быть незаметной. После того, как Алик взял в привычку наказывать меня битьем, я научилась не попадаться на глаза. Хотя я любила слушать, как он поет под гитару. Алик был в труппе клоуном и смешил детей, я вначале тоже смеялась над его шутками, но потом невзлюбила так сильно, что даже его песни не трогали меня. Он пел так, что у меня останавливалось дыхание, иногда он делал перерыв между песнями, чтобы накуриться или вообще отлаживал гитару в сторону, но все просили его сыграть ещё. Алик брал гитару и как бы нехотя пел:
Разреши мне проводить тебя домой,
Разреши к тебе притронуться рукою,
Разреши мне заглянуть тебе в глаза,
Возьми меня с собой…
В одну из моих вылазок (мы были тогда в большом городе - областном центре) я очень замерзла, потому что обошла пешком полгорода под дождем и насквозь вымокла. Мальчик у костра не звал меня, но я подошла сама и молча протянула руки к огню. Он подкинул ещё дров (они были сухими, наверное, он специально принес их, чтобы разжечь специальный костер) и спросил у меня:
- Ты любишь дождь?
- В смысле?
- Ну, гуляешь под дождем? Значит, любишь?
- Наверное. Я просто люблю вот так бесцельно бродить по городу. Идти и идти, поворачивать там, где захочу, а не там, где надо…
Он подхватил мои мысли:
- Да, да. Идти и смотреть по сторонам, как будто сон смотришь, и весь-весь город тебе снится. Так ведь, да?
Я улыбнулась:
- Ты умеешь читать мысли?
Он тоже улыбнулся в ответ:
- Наверное, только у тебя. Сейчас ты, наверное, хочешь чай. Мы вскипятим его на костре. Я сейчас. Я умею. Ты только не уходи. Грейся пока.
Он убежал во двор и вскоре вернулся с кружкой, заваркой и сахаром. Воду он грел в пластиковой бутылке, я никогда не знала такого способа, но чай получился превосходный.
Я пила обжигающий напиток и мне было так хорошо сидеть с ним:
- А тебе часто сны снятся?
- Часто. Только они не как сны мне снятся, а как… другая жизнь что ли. Это ни на что не похоже.
- У меня тоже так. Во сне у меня есть родители и дом.
- А так разве нет?
- Мама. И то я чувствую, что скоро её у меня не будет. Мне сон странный снился. Но не будем о нем.
Он взял из моих рук кружку и сделал глоток чая:
- У меня тоже только мама. Она родила меня, как она сама говорит для себя и поэтому думает, что имеет на меня право. Но ты не думай, я не жалуюсь. Правда. Мне хорошо с ней, только она слишком меня опекает.
И как в подтверждение его слов из ворот вышла мать, он все понял без слов, поднялся с земли. Когда мать зашла домой я сказала ему:
- А на меня все вообще забили. Я уже семь лет предоставлена сама себе. Иногда мне так и кажется, что я сплю. Потому что в реальности такого быть не может.
- А я бы хотел сны перенести в реальность.
- А вот это возможно.
- Да ну? Ты умеешь?
- Конечно. Давай я завтра приду, и ты научишь меня всему, что ты умеешь, а я тебя всему, что умею я? Идет?
- Давай я провожу тебя?
- Не стоит. Мамка ругаться будет. Значит, завтра на этом же месте?
- Угу. Я костер разведу. Ждать буду.
Я шла по дороге, напевая под нос песню Алика:
Разреши мне проводить тебя домой,
Разреши мне посидеть с тобой на кухне,
Разреши…
Возьми меня с собой…
Я дрожала, но не от холода, а от предчувствия чего-то хорошего, наверное, от предчувствия дружбы, я так хотела, чтобы поскорее наступило завтра и я бы смылась из цирка к мальчику у костра… Завтра…
«Завтра» меня увезли в спецприемник. Мама убила Алика ножом, застав его в постели с 13-летней девочкой. Я видела ее в последний раз, когда ее все ещё пьяную посадили в машину и увезли. Она даже ничего не отрицала. После того, как меня определили в детский дом в далекий город Вологда (прошло около месяца), я сбежала с поезда и вечером пришла к тому месту, где тогда горел костер.
Мальчика не было. Довольно долго простояв под дождем, я все-таки нажала на звонок. Вышла женщина – старенькая, в черном платочке:
- Извините, что я так поздно. Тут живет мальчик… - Я не знала, как его зовут, немного подумала и решилась, - мой друг. Он тут живет. Мы договаривались встретиться, но я не смогла тогда прийти.
Женщина растеряно шагнула вглубь двора:
- Да. Да. А он ждал тебя. И костер разжигал. Да ты проходи. Промокла ведь вся.
Я робко зашла во двор:
- А где он? Не спит ещё?
- Проходи. Проходи. Тут он, в своей комнате. Где же ему ещё быть? Он теперь видит свои сны. Те, которые он так хотел превратить в реальность.
Я кивнула, разулась и вошла в дом:
- А это ничего, что я его разбужу?
Женщина ничего не ответила, а когда мы зашли в комнату, она скинула куртку прямо на пол, села на краешек стула и громко всхлипнула:
- Моего Артемку теперь никто не сможет разбудить.
Она так и сказала: Мой Артемка. Я вздрогнула и тогда все поняла:
Фотография Артема стояла в черной рамке на столе, где горела свеча. От ужаса я закрыла глаза и как обычно ущипнула себя за руку, чтобы проверить сплю я или нет. Получалось, что не сплю, а вот он спит и никогда не проснется…
У него было слабое сердце, так мне сказала его мама, она выглядела очень старой и потому я приняла её вначале за бабушку. Я жила в доме Артема две недели, она разыскала мою тетку и сама отвезла меня к ней…
В день, когда умер Артем, мне исполнилось 12, и у меня началась совсем другая жизнь… В ней не было места игрушкам… Хотя мой Артемка не был для меня игрушкой. Он никогда ею не был. Он был для меня другом. Всегда… |
