Там по площади ходят уставшие клерки, бродят музыканты, бегают жулики. Только тени мелькают по комнате - тысячей бабочек. Лучи поднимают пыль, ускоряя распад желчи, легкие растворяются в сумасшедшем свете, едкая любовь заполняет все полости, растекается по артериям и катится к ногам. Водопадом.
Иду. По фиолетовым ступенькам к продрогшему балкону. Восемнадцатый век это не так уж давно. Пьяный, вечно взволнованный, милый, во мне твой крик во весь голос, до хрипа, до счастливой глухоты. Звуки распадуться на фракции, расслояться, трансформируются в ток.
Ты же видела, там по оплеваным лужам чевгают, на дырявых душах спекулируют. А мой самый-самый стойкий страх испаряется при взаимодействии с серной кислотой. Тобой. Вот те, те кто говорил, что осенние звезды светятся, вы не правы! Онии догорают, плавятся, пламя забыв на туалетном столике. В раковине утопив остатки ярости, солнце предавая праху, умирают сами, лишая нас с черными небесами. Бесами.
Знаешь, пусть дети повзрослеют, взрослые разобьют кулаки о двери, головы о стены, души о кошельки, но кенгуру так и будут мерять прыжками Австралию, а дождевые черви-рыть тоннели под Ла-Маншем. Все мы симпатичные, когда голодные. когда холодные, когда отравленны и непоправимы. У нас вместо глаз-малахитовые имитаторы зрачков, парафиновые веки, спящий нерв.
Я решил. Я забываю тебя.
-Дама, постойте, мисс! Мадемуазель! Вы мне замечательно подходите!
Ничего не могу поделать, но так уж вышло, я отпускаю тебя до лучших времен. Наберись мудрости, опыта, страсти со старостью. В истоке моей грешности-смежность плоти с духом, твоей "вечности"-неопределенность начала и конца. Неизбежность падения космической пыли на наши плечи была очевидно прописана в медкартах наших матерей-черным по белому, диаграммой по чистому листу. Но теперь все старания артистов неоправданны, нужно было поднять занавес в самом начале.
Но я все же видела тебя там, за плотной спиной официанта, за заплаканным окном, за клубом дыма. Ты пил лимонный сок, раскинув оси симметрии по сторонам. деревянный стол, пропитанный столетними остатками, запахами пролитых жидкостей, держал твои локти. Пальцы, похороненные в волосах и отвесные ресницы. Ты как всегда строил домик из поломанных каркасов надежд.
ты никому никогда не принадлежала, но была со всеми. Помнишь, на моем окне сидела кошка, убаюкивая хлебные крошки на усах. И как всегда, в полночь никто не превратился в грязнулю-девченку, на радостях сдав хрустальные туфли в ломбард. Оценили, приняли, культурно выпили за сделку. Ты попрощалась с мелкой волютой, не опоздала на самолет. А потом, обмотавшись телефонным проводом упала на колен мне. Подарком. |
